– Так что же, Дмитрий Степанович? – подтолкнул его полковник. Но Аброськин сделал вид, что не услышал (а может, и правда не услышал – вид у него был совершенно отсутствующий). Затем его лицо расслабилось, он откинулся на спинку стула и произнес:
– Камень мой, все верно. Я его по дороге подобрал, думал положить под раму, чтоб не хлопала, пока буду с ней возиться. В читальный зал же люди приходят, чтоб книги читать, а для этого тишина требуется. Не хотел мешать, в общем. В зале ж раму подпереть нечем особо, не книгой же, в самом деле.
– Ясно. А пистолет?
– Пистолет не мой. Впервые его вижу.
– Впервые?
– Точно так. Это не мое добро. Или мои отпечатки на нем есть? Нету же. Ну и не о чем говорить – пистолет мне подбросили.
Лепнин пожевал губами, не сводя глаз с подозреваемого.
– На это рассчитываете? – он выложил связку матерчатых перчаток.
– А как же, – кивнул Аброськин с самым простецким видом. – Это и со времен карантина, и по работе иначе нельзя.
Полковник и психиатр переглянулись. Разговор явно складывался не так, как они предполагали. Зигунов наблюдал за всем действом со стороны и тоже чувствовал, что допрос, по сути, ни к чему не приводит.
– Ладно, давайте отвлечемся от материального, – вздохнул Владимир Петрович. – Вы сказали библотекарше, что «перемигивались с мальцом», который сидел за правым крайним столом. Вы с ним говорили?
– Парой фраз перекинулись. Славный мальчуган, вот я и…
– О чем?
– Да так, ни о чем. У меня свой такой же. Поболтали малость про оружие, войну, ну всякое такое… Пацаны все подобное любят.
– В тетради у него тоже вы рисовали?
– Чирканул в черновике пару рожиц. Это что, преступление?
– И палочки барабанные в рюкзак тоже вы подбросили?
Аброськин фыркнул…
– Чего? Впервые слышу.
– Значит, не вы? А Екатерине Климовой свои геройские фотографии из Луганска в соцсетях отправляли?