— Жив! — радостно закричала Кениля. — Он придет?
— Придет, придет.
— Скоро?
— Сегодня к вечеру, — отвечал чувствительный Лука.
— Жив! Жив! Придет! — весело повторяла Кениля и прыгала и смеялась.
Так они приблизились к юрте.
Никита подкрался к спящей старухе и над самым ее ухом закричал:
— Акхалалалай!
Старуха вскочила, дико осмотрелась и с неистовым криком ужаса побежала прочь.
Отбежав к реке, она остановилась на высоком ее берегу и начала посылать проклятия промышленникам, кривляться и сжимать кулаки. Потом она побежала дальше, но скоро опять остановилась с дикими ругательствами. И так она останавливалась, грозила и кричала, пока, наконец, безобразная и страшная фигура ее, покрытая звериными лохмотьями, не скрылась из глаз промышленников.
— Так она осталась жива? — воскликнул Никита. — Вот чудо!
— Не на мое вышло? — заметил Тарас, не без ужаса узнавший в отвратительной старухе чудовище, напугавшее их в ущельи горы. — Не на мое вышло? Я говорил, что она не просто шаманка… вот теперь смейтесь! Ну, не сиди в ней бес, как бы осталась она жива?
— Уж подлинно, разве бес отвязал старуху! — заметил Никита. — Я так прикрутил ее, что, кажись, отвязаться сама она не могла.
— А уж я-то как старался! — заметил Тарас.
— Кениля! — крикнул Никита.
Но Кенили не было. Она ушла в юрту. Через минуту она выскочила оттуда, и красота ее получила новый блеск: роскошные волосы Кенили были расчесаны и вились по плечам; сверх русского красного сарафана на плечи ее накинута была новая пестрая кухлянка, в которой цвета были подобраны наподобие радуги. Бледные щеки Кенили были слегка нарумянены, а большие глаза ярко блистали простодушной радостью. Промышленники, долго не видавшие женщин, так были поражены миловидностью дикарки, что вскрикнули в один голос:
— Вот так красавица!
— Для дружка принарядилась, — печально сказал Никита.
Кениля прыгала и весело пела русскую песню.
— А что, братцы? Надо нам отдохнуть да и пообчиниться, — заметил Лука.