Промышленники ушли в юрту. Они спали, обедали, чинили свою обувь, а Кениля все сидела на пороге юрты и смотрела вдаль.
Жалко стало Никите морочить бедную девку.
— Не сиди, не жди напрасно! — сказал он ей. — Не придет твой Степан!
Побледнело лицо дикарки.
— Не придет? — повторила она, остановив беспокойный взгляд на лице Никиты. — Умер?
— Умер, не умер, — отвечал Никита, — а бог знает, где он! Ты вот послушай: все мы попали в одну беду…
— Беду? — пугливо повторила дикарка.
— Да. Окружили нас проклятые изменники, схватили, разделили между собой, словно баранов, и очутились мы в плену.
— В плену? — вскричала Кениля.
— А ты слушай. Я ушел, и Тарас ушел, и Лука ушел, — и вот мы, видишь, теперь на воле. А где Степан — бог весть! Может, тоже ушел и придет сюда, а может…
Никита остановился. Черные глаза дикарки впились в него.
— Убит?
— Как знать! Вишь, ты какая: не идет, так уж и убит.
— Убит! Убит! — повторила она отчаянно.
— Говорят тебе, неизвестно! Ты погоди…
— Ждать! — воскликнула она. — Я ждала! Я долго ждала! Ты вот погляди!
Она схватила руку Никиты и подвела его к стене, где нарезаны были небольшие черточки.
— Ты вот погляди: я день ждала, два ждала, — говорила Кениля, считая пальцем свои черточки, — три ждала, четыре ждала.
Досчитав до десяти, она остановилась и с изумлением смотрела на свои руки с растопыренными пальцами, будто спрашивая: где взять?..
— Начинай снова, — сказал Никита.