— Боже мой! Ха, ха, ха!
— Это я так рассмешил вас? — сурово спросил горбун.
— Что? Ха, ха, ха!
И Сара махала ему рукой, чтоб он поскорей ушел. Он заскрежетал зубами и грозно произнес:
— А! Так вам смешна моя страсть! Знайте же, что ваша участь, ваша честь в моих руках!
Хохот Сары быстро прекратился.
— Ты с ума сошел?! — высокомерно спросила она.
— Нет! Мое безумие было бы спасением для вас… но я в полном уме! Повторяю вам, что честь вашей фамилии, все в моих руках! Смейтесь теперь!
Сара побледнела.
— Негодяй! — сказала она презрительно.
В одну минуту страшная пергмена совершилась с горбуном. Он отчаянно вскрикнул и, кинувшись к ногам Сары, жалобно простонал:
— Сжальтесь!.. Не бойтесь меня, — продолжал он тихо, стараясь схватить ее руку, — не бойтесь! Клянусь вам, что никто, кроме нас, не будет знать нашей тайны. Я убью себя после минуты счастья, чтоб тайна погибла вместе со мной! Да, если мое существование будет тревожить вас, одно слово — и я лишу себя жизни! Вспомните, что вам предстоит, вспомните, что вы должны будете дать отчет вашему сыну за позор вашей фамилии…
— И все это я должна купить моею честью? — в ужасе, будто рассуждая сама с собой, прошептала Сара. И снова хохот, подобный дикому плачу, огласил комнату. Лицо Сары пылало стыдом и ненавистью; глаза сверкали злобой, ноздри расширялись.
— Вон, вон отсюда! Вон с глаз моих! — грозно закричала она, топнув ногой.
Горбун с отчаянием осмотрелся кругом и не двигался.
— Говорю тебе: вон отсюда!
Горбун решительно махнул рукой и встал.
— Я сам желаю оставить ваш дом; но помните, что вы в моих руках, — медленно проговорил он и вышел с поклоном. Сара проводила его презрительным смехом…
Горбун прибежал в свою комнату. Смех Сары продолжал звучать в его ушах. Он прятал голову в подушки и рыдал, как безумный, наконец кинулся к столу и достал маленькую скляночку. Долго он смотрел на нее то с любовью, то с ужасом; кончилось тем; что он снова спрятал ее и начал ходить по комнате. Он говорил сам с собой, размахивал руками, бил себя в грудь; лицо его то бледнело, то вспыхивало. Так прошло два часа. И в доме и на улице была совершенная тишина, все спало кругом.
Горбун раскрыл окно; холодный ночной воздух пахнул ему в лицо; неподвижно стоял он перед окном, устремив вдаль свои горящие большие глаза. И понемногу укрощалось дикое выражение его лица; злоба исчезла, оно сделалось страдальчески кротко, слезы потекли по щекам горбуна. Долго стоял он в раздумьи, наконец кинулся к бюро, достал множество банковых билетов и выбежал из своей комнаты. Тихо, на цыпочках, подкрался он к дверям Сары и стал прислушиваться. Огонь виднелся из щели. Горбун слегка постучался в дверь.