— Я должен оставить ее дом? — прошептал он с ужасом.
Отчаяние овладело им.
— Нет, пусть лучше я умру теперь же! И он упал на колени.
— Я не могу тебя видеть! — сказала Сара с видом сожаления; но лицо ее выражало презрение; она отвернулась от горбуна, который страшно был жалок в эту минуту.
— О, не выгоняйте меня, дайте мне хоть еще раз видеть вас! Я не переживу, я с ума сойду! Сжальтесь, сжальтесь! Придумайте самое жестокое наказание, только не это, ради бога, не это: оно ужасно, оно бесчеловечно!
И горбун рыдал на всю комнату; он подполз к Саре, целовал и обливал слезами следы ее ног.
— Оставь, оставь меня! — в волнении сказала Сара отступая.
Ни слов, ни голоса недоставало у горбуна молить ее о пощаде. Одни раздирающие стоны вырывались из его истерзанной груди.
Сара облокотилась на камин и, закрыв лицо, тоже всхлипывала. Она была потрясена его стонами. Она привыкла к нему, его слепая преданность нравилась ей и совершенно была по ее гордому характеру.
С минуту Бранчевская стояла у камина, потом, подняв гордо голову и бросив презрительный взгляд на горбуна, пресмыкавшегося у ее ног, мерным шагом подошла к снурку колокольчика.
— Иди, или я призову людей! — сказала она, взявшись за снурок.
Горбун сделал отчаянный жест, вскочил и с ужасом закричал:
— Я иду, иду!
Переступив порог, он упал без чувств.
Сара вздрогнула; с минуту она стояла еще у снурка, не решаясь, позвонить или нет? Наконец подошла к двери и хотела запереть ее. Рука горбуна мешала; она с отвращением оттолкнула ее ногой и проворно заперла дверь на ключ…
Глава IX
Крутой поворот
Тяжко бьют по душе впечатления угрюмой жизни и куют из нее душу твердую, непреклонную, которая не встрепенется, не вскипит в минуту сильной радости, не сожмется судорожно и от воплей чужого отчаяния; крепнет душа под ударами впечатлений угрюмой жизни.
Вечные бури и волнения воздвигались и кипели в страстной душе, заключенной в уродливом теле. С первых дней детства сама судьба, казалось, обрекла горбуна быть существом злобным, враждебным всему доброму, и так вела его: раздуваемо было все низкое и недостойное, зародыш чего лежит в каждой душе, как и зародыш добра… Долго боролось в нем доброе начало и с обстоятельствами, и с крутыми уроками судьбы… наконец умерло оно, — заснула душа… И спит она крепким, непробудным сном. Спит год, спит десять и двадцать лет, и чем продолжительнее сон, тем грубее и недоступнее кора, нарастающая на ней… Наконец уже и нет ничего в целом подлунном мире, что могло бы пробудить ее… разве вмешается сила сверхъестественная, грянет гром божий… тогда проснется она… и горе несчастному!
Долго боролся горбун со смертью, потрясенный последним свиданием с Сарой; наконец искусство врачей спасло его. Когда он в первый раз встал с постели, Бранчевская была уже вдовой: муж ее, поссорившись с кем-то в Италии, убит был на дуэли. Это известие привез Саре Тульчинов, странствовавший тогда по свету и бывший секундантом Бранчевского. Покойник, отправляясь стреляться, передал ему свои бумаги и поручил сказать жене своей, чтоб она уплатила горбуну только по четырем векселям, которые назовет ей Тульчинов, а по остальным не платилась, потому что они подделаны горбуном, подписавшимся под его руку. Тульчинов, сосед Бранчевских по имению, знал подробно их дела и давно уже терпеть не мог горбуна, объясняя себе его поступки единственно жадностью. Он в точности передал Саре слова покойного. Бранчевская в первую Минуту, полная негодования, решилась обличить проделки прежнего своего управляющего. Но горбун, проведав о близкой опасности, дал ей знать, что у него также есть письма дона Эрнандо и другие доказательства, которыми он много может повредить ей.