Ядовитый сезон

– Ты ведь знаешь, что ядовитые растения могут использовать как в лечебных целях, так и для отравления.

Леэло кивнула.

– Мы используем осенний крокус для лечения подагры. А листья наперстянки от сердечных недугов. Но какое это имеет отношение к твоему чаю?

– После смерти твоего отца я заболела. Я не могла спать и перестала есть. Твоя тетя выходила меня. Настой лилий, сильно разбавленный водой, излечивает некоторые болезни, включая депрессию. Спустя какое-то время я начала выздоравливать. Но отказывалась снова петь, даже на похоронах. В отличие от еды это стало осознанным выбором, ведь с пением все по-другому. Я просто не могла заниматься тем, что приносило мне столько радости прежде. Не после того, что я совершила.

Леэло не знала, доставляло ли пение радость лично ей. Оно просто было частью нее, как дыхание в легких или кровь в венах. Отказаться от пения не представлялось возможным.

– Китти обычно отчитывала меня на каждом фестивале: «Пой или снова заболеешь. Пой или умрешь», – говорила она. Но чем дольше я отказывалась, тем сильнее она злилась. А потом мне стало еще хуже.

– Ты знала, что болеешь из-за нее? – спросила Леэло, внутри закипал гнев.

– Я поняла это не сразу. Я поверила, когда она сказала, что все дело в пении. Но потом однажды увидела, как она делает мне чай. И с тех пор знала, что она добавляет слишком много экстракта лилии. Достаточно, чтобы превратить лекарство в яд.

Но ведь мама лично предупреждала ее об этом. Каждый раз, когда Леэло готовила чай или настойку, то трижды проверяла все дозировки.

– Тогда почему ты продолжала его пить? – спросила Леэло. – Как ты могла поступать так с собой? Со мной и Тейтом?

– Потому что она угрожала, что расскажет вам о моем проступке. Расскажет всем на острове. И мне кажется потому, что где-то в душе я верила, что заслужила это. Я расценивала это как наказание за предательство семьи и Эндлы.

Глаза Леэло наполнились горячими слезами.

– Это бред. Бросить Найджела на произвол судьбы – вот настоящее предательство, потому что тогда ты бы предала саму себя.

– Сейчас я это поняла, – тихо сказала Фиона. – Прости. Мне стоило бороться сильнее. Ради тебя.

Леэло покачала головой и встала:

– Я не обижаюсь на тебя, мама. Ты считала, что у тебя нет выбора. Но у меня есть выбор, и я выбираю борьбу за Ярена.

Мама попыталась схватить ее за руку, когда Леэло направилась к двери.

– Ты не можешь! Там Сейдж!

Но Леэло уже стояла на пороге, и сестры нигде не было видно.

– Вероятно, она ушла, чтобы присоединиться к Охоте, – пробормотала девушка, чувствуя, что ее опять предали. Как и ее мать, Сейдж была верна острову даже больше, чем собственной семье. Как и Китти, Сейдж, наверное, думала, что делает сестре одолжение.