813

– Кто ты? – спросил он. – Кто ты?.. Давай, говори.

Он сжимал тело врага со всевозрастающей энергией, ибо у него создалось впечатление, будто это тело уменьшается в его руках, растворяется. Он сжимал все сильнее… и сильнее…

Внезапно он вздрогнул с головы до ног, почувствовав крохотный укол в горло… В отчаянии он сжал врага еще крепче: боль усилилась. И он понял, что мужчине удалось вывернуть свою руку, дотянуться ладонью до груди и выставить кинжал. Рука, разумеется, была обездвижена, но по мере того, как господин Ленорман затягивал узел своих объятий, острие кинжала глубже вонзалось в подставленную под удар плоть.

Он слегка откинул голову, чтобы уклониться от этого острия, но оно последовало за его движением, и рана расширилась.

Тогда он замер, его осаждали воспоминания о трех преступлениях и все то ошеломляющее, ужасное и неотвратимое, что было связано с этой маленькой стальной иглой, которая касалась его кожи и неумолимо впивалась все глубже…

Вдруг отпустив добычу, он отскочил назад. Потом хотел снова перейти в наступление, но было поздно.

Перекинув ноги через окно, мужчина прыгнул.

– Осторожно, Гурель! – крикнул Ленорман, зная, что Гурель находится там, готовый принять беглеца.

Он выглянул в окно.

Шуршание гальки… тень между двумя деревьями… стук калитки… И больше никаких звуков… Никакого вмешательства…

Забыв о Пьере Ледюке, он позвал:

– Гурель!.. Дудвиль!..

Никакого ответа. Глубокое ночное безмолвие сельской местности…

Он снова невольно подумал о тройном убийстве, о стальном стилете. Но нет, это было невозможно, у мужчины не было времени нанести удар, у него даже не было в этом необходимости, поскольку дорога оказалась свободной.

Ленорман, в свою очередь, спрыгнул и, включив фонарь, увидел лежавшего на земле Гуреля.

– Вот черт! – выругался он. – Если он умер, они мне дорого за него заплатят.

Но Гурель был жив, только оглушен, и, через несколько минут придя в себя, он проворчал:

– Удар кулаком, шеф… просто удар кулаком в грудь. Но каков здоровяк!

– Значит, их было двое?

– Да, маленький, тот, что поднялся по решетке, и еще один, который напал на меня.