– Разве Обыда не этого весь свой век добивается? Чтобы ученица на ягу стала похожа?
– Этого, – согласился Ночь. – Но это по закону, по правилу. А всегда ли нам по нраву то, что по правилу? Порой наоборот, Яра. Совсем наоборот.
Странно Ночь поглядел на неё. Коснулся пальцем щеки; кожу обожгло студёным огнём, щека занемела.
– Ландыш светлый, соловей-пичуга, лесная весна, – вот как её Обыда звала. Как дочь. Не как ученицу.
Ярина отвернулась, глянула поверх деревьев в сторону избы. Холодно проговорила:
– Да уж, поди, потому, что не дурманом была сворована. Настоящая, поди. Сама пришла.
– Сольвейг к ней вовсе без дара попала, без силы. Родители её принесли. Откупиться от бед, младших детей спасти.
– Когда ж это было? Уж сколько лет люди яге младенцев не носят!
– Давно, – сумрачно ответил Ночь. – Давно. Хворала она сильно, совсем слабенькая была. Обыда её перепекла в печке, и полегче стала, поздоровей. А потом и Пламя проклюнулось, от земли пришло.
– Как это – от земли? – эхом спросила Ярина.
– По весне нашла заледеневший цветок и отогрела. Так Пламя и пробудилось. Единственная она была из всех Обыдовых учениц, кто Белым Пламенем колдовал.
– А я?
– У тебя оба Пламени, Белое и Лиловое. Потому и цвет – ни туда ни сюда.
– Ни туда ни сюда, – медленно повторила Ярина, разглядывая ладони. – Ни туда ни сюда, значит…
Ночь нагнулся, сорвал снежноягодник. Протянул:
– Гляди. Колдовская ягода. В руках замёрзнет, у сердца отогреется.
– А Обыда почему здесь навсегда не остаётся? – глухим голосом, словно со сна, спросила Ярина. – Раз так Сольвейг любила? Ведь можно время остановить в Лесу, и…
– Можно. Но я ведь сказал, место это душу тянет. И силы. Чуть поближе подойдёшь – почувствуешь. Да и яге даром не проходит время во всём Лесу останавливать. Она бы, может, и рада тут навсегда остаться. Но…
Ярина засмеялась колко, невесело. Подхватила:
– Но есть и другое условие. Оно всю красоту погасит, испоганит всю радость. Верно?