– Говорят, луна с солнцем раньше всё время ссорились, – объяснил Коркамурт, водя по блюду пальцем. – Надоели Инмару их ссоры, вот он и решил время пополам разделить: половину – свет, половину – тьма. Свет, значит, солнышку, тьму – луне. И молодцев к ним приставил, помощников. Вот как в избе у нас руки-помощники скребут-метут, так День и Ночь солнышку задремать помогают, луне проснуться. Это помимо прочих забот, конечно.
– А Утро зачем?
Коркамурт выпрямился, подбоченился.
– Утро – это вроде как я. Следит за порядком суточным! Только я – в избе, а он – по всему Лесу. Следит, чтоб все знали, когда ночь заканчивается и день наступает. Чтобы не спорили из-за того, когда чьё время приходит. – Домовой покачнулся и едва не упал под стол; Ярина схватила его, втянула обратно на лавку, а Коркамурт закончил как ни в чём не бывало: – Три брата они – а какие разные! Вот как редька: белая бывает, тёмная бывает, розовая бывает. А наложи-ка ещё мне маслица, Яриночка!
Ярина с сомнением посмотрела на домового. Заглянула в горшок – ишь, сколько уже выковыряла!
– Может, хватит?..
– Не жадничай, – с укоризной велел Корка. Плутовато сверкнул глазами. – А я тебе за то стишок расскажу.
– Стишок я и сама расскажу, – усмехнулась Ярина, закашлявшись.
– Не нравится мне, что кашляешь ты часто, мака, – бочком подвигаясь к горшку, сказал Корка. – Будто пыльцой папоротниковой подавилась. Продуло, что ли, где?
– Не, – опять отмахнулась Ярина. Добавила нетерпеливо: – Расскажи лучше, что за шары такие. – И показала на череду белых шаров, в которых шёл и шёл снег.
– А… Ну, возьми, поиграйся, коли хочешь, только не переверни, – разрешил домовой, но тут же передумал: – Нет. Не бери, мака. Это Вечерний Звон Обыде дарил. Вот сколько лет они, значит, вместе-то гуляли, столько и дарил, на каждый порог зимы. Разобьёшь – Обыда…
– Спуску не даст, – понятливо подхватила Ярина.
– Да нет, не то, – отмахнулся домовой. – Печалиться станет. Вот была у неё до тебя Чи́ма. Ох, любопытная! Жуть дремучая, какая любопытная. Однажды, пока я спал, подкралась да из бороды вырвала волосы. «Зачем?» – кричу. А она смеётся: сравнить, мол, хочу с перьями у жар-птицы, похож волос или нет. А где ж он похож будет? Жар-птица – краса лесная, волшебная птаха. А я – домовой, век за печной трубой… Какое тут сравнение? – Корка горестно потянул себя за бороду, взял ложку и отколупнул ещё масла. Сунул в рот. – Вот и до шарика, значит, у Чимы дошли руки. Взяла, повертела – тут же спутала времена, снег-то в шариках зиму кличет! Ну Чима взрослая уже была девка, поправила дело, пока Обыда не заметила. Но шарик разбила. Вот уж яга печалилась! Никогда её такой не видел.
От огорчения Корка даже забыл ложку в горшок запустить. Так и облизнул пустую. Поглядел в окно, в занимающийся тёплый день, и добавил:
– А звенело-то как красиво. Не зря парня того Звон Вечерний звали. На весь лес звон стоял, и на душе так было, будто Гамаюн пела, только ещё светлей, ещё тоньше. Слушал я тот звон, когда шарик разбился, и вспоминалось, как сижу с мамкой на крыльце, братцы рядом, маленький я совсем… И солнце розовым шариком закатывается за малинник, и на старые-старые ступеньки ложатся потихонечку сумерки…
Коркамурт опять притулился к боку Ярины, тоскливо вздохнул. «Что-то не то с ним масло делает», – подумала она, но и сама почувствовала вдруг не то печаль, не то задумчивую сонливость. Корка встряхнулся, пробормотал:
– Ой, нагнал я тоски. Совсем ведь мала ты ещё такие песни слушать. Вот давай лучше про Утро Ясное тебе спою: въехал Утро к нам на двор – молчалив, хитёр и скор. Что ему, куда ему – знать лишь Утру одному! Йи-и-и!
Ярина хихикнула. Коркамурт прошлёпал по полу, взобрался на отодвинутый сундук.
– А вот, значит, про День Красный! – Упёр руки в боки и грянул: – Красный День гулял в лесу, вдруг – гляжу – полез на сук! Сук-то обломился, День угомонился!
– Йи-е-е! – засмеялась Ярина.
ebooksa