А за околицей – тьма

22
18
20
22
24
26
28
30

Ярина сжалась среди разворошённой горницы, опустив глаза. А Корки и след простыл: звякнул лючок, и домовой скрылся в подполье. Правда, лючок тут же распахнулся снова, Коркамурт стрелой метнулся к яге и принялся что-то шептать на ухо. Обыда помрачнела, кивнула. Посмотрела на Ярину долгим тревожным взглядом. Велела Корке:

– Поняла я тебя, иди. А ты, Ярина, умела плясать – умей и прибрать! День Красный скоро явится, своё дело для основы обережной сделает. Познакомишься с ним заодно как следует. Ну, давай, веник в руки и шевелись! Ишь ведь учинили, бедокуры…

Когда всё в избе вернулось на свои места, когда собрались клубки в корзинку, встали на место горшки и плошки, – умытая Ярина села за стол, а Обыда устроилась напротив. Глядя ученице в глаза, велела:

– За бардак на первый раз ругать не буду. Сама, поди, поняла, что не след Корку маслом кормить. Но вот про дверь чёрную ты крепко запомнила?

Взяла двумя пальцами за подбородок, заглянула в самую душу – стыло, зябко.

– Я тебе ещё расскажу, для чего она, да куда, да что за ней. Но сама трогать – не смей! Поняла ли? Хоть куда в лесу иди, вот доделаем оберег – ничто тебе не страшно будет. А за дверь эту… Даже касаться не думай. Поняла?

– Поняла, – шёпотом отозвалась Ярина, а у самой от взгляда Обыды сердце упало в пятки.

* * *

Когда на двор заехал медногривый конь Дня Красного, Ярина совсем присмирела.

– Чего ты? Думаешь, в обиде он, что ты разрыв-травой в него бросила? – насмешливо спросила Обыда. – Не переживай, не в обиде. Всякое ему повидать случалось, на меня у него и похуже поводы серчать были… Иди встречай гостя. Нечего в угол забиваться, когда в двери стучат.

Ярина обречённо поднялась, расправила сарафан. Вышла на крыльцо. А там, посреди двора, стоял уже знакомый конь, а рядом – молодец в красном кафтане, в сафьяновых сапогах, такой яркий, что смотреть больно.

– Здравствуй, День Красный, – тихонько проговорила Ярина.

– Ну, здравствуй, будущая яга, – улыбнулся День. – Чего так глядишь угрюмо?

Ярина ещё ниже опустила голову. Вовсе не угрюмо она глядела, а только за разрыв-траву стыдно было, да ещё «Сук-то обломился – День угомонился!» прицепилось, никак не уходило.

– Отвечай, раз спросили, – велела Обыда, подтолкнув в спину.

Ярина растерялась, вовсе не зная, что сказать. Вскинула глаза на всадника и выпалила первое, что вертелось на языке:

– Конь твой горячий? Как солнце?

– А ты попробуй, – предложил День.

Ярина сошла с крыльца, осторожно тронула крутой рыжий лоб – тёплый, но не жгучий. Глаза у коня были янтарные, крупные, будто спелая алыча.

– Простишь? Не сердишься на меня? – спросила Ярина, глядя коню в глаза.

– Не тебе тут прощения просить, – ответил День вроде и с улыбкой, а вроде и холодом повеяло. – Не тебе… Это конь тебя спросить должен, не сердишься ли, что напугал.