Гонщик

— Вставайте, а то нам сейчас все ворота вынесут!

И действительно, от ворот доносились тяжелые удары. Уже не кулаком, а ногой. Матерь Божья, это, наверное, мне работа прикатила! А я тут валяюсь. Пришлось напрячь волю и для начала хотя бы повернуться на бок.

— Дарья, беги, скажи — мол, через минуту буду. А то и вправду ворота вынесут. Вода в доме есть — хотя бы умыться?

— Так в сенях целое ведро стоит!

— Хорошо, беги. А после чай ставьте, позавтракать надо.

Кряхтя, я поднялся на ноги, почти наощупь добрался до сеней, плеснул в лицо пригоршню холодной воды, тут же напился из горсти. В полностью рабочее состояние не пришел, но глаза открылись, и мозги мал-мала заработали. Натянул приготовленную с вечера одежду. Простую, не господскую: все-таки работать собрался, не баклуши бить. Сунул ноги в шитые из войлока чуни, выбрался во двор и, отчаянно зевая, побрел к воротам. Отодвинул засов, открыл калитку. Передо мной стояло двое… не крестьян, не господ, не купцов и не работяг.

Я не смог сходу определить статус и род занятий этих людей. Картуз — принадлежность низшего сословия, но его и купцы часто носят. Неплохой английский костюм — вроде как показатель достатка. Управляющий, мелкий буржуа? Но брюки заправлены в начищенные до блеска яловые сапоги. Под пиджаком красная шелковая рубаха, в левом ухе золотое кольцо. Цыган? Но черты лица вполне себе русские, волосы светлые, прямые, глаза серые. Ладно, по ходу дела определим. Сделал шаг назад, впуская гостей во двор.

— Доброго здоровьичка, Владимир Антонович, — произнес старший из них, приподнимая картуз и широко улыбаясь полным набором золотых зубов. — Что не открываешь? Или гостям не рад?

И мне сразу все стало понятно.

— И тебе не хворать, — ответил я. — Назовись, коли с миром пришел.

— С миром, с миром. В слободке меня Золотым кличут, ну и ты так же называй. А это — Золотой мотнул головой в сторону мужичка, стоящего рядом с ним, — помощник мой. Шнур его погоняло.

Шнур, хоть и был одет почти так же, как и Золотой, казался невзрачным и уступал своему предводителю во всем: и в росте, и в ширине плеч, и в харизме.

— Ну что ж, слушаю тебя, уважаемый Золотой.

— Надо же, в кои-то веки меня уважаемым назвали, — ухмыльнулся гость. — По-хорошему бы сперва за стол сесть, выпить-закусить, а там и о делах перетолковать.

— Так знаешь, поди, что в доме ни стола, ни табурета целого не осталось. Все в распыл пошло. И хотел бы, да некуда вести, не на что сажать, нечем потчевать.

— А что, не хочешь? — прищурился Золотой, и его блеклые серые глаза глянули на меня холодно и остро.

— Не хочу. Не люблю я людей вашей профессии. Ссориться не намерен, но и дружить не стану. Ты меня не трогай, я тебя не трону.

— Ну да, ну да, — покивал вор. — Вон, Бугай попытался тронуть, так до сих пор мается. А если мне от тебя что будет нужно? Или, скажем тебе от меня?

— И чего же мне от тебя может понадобиться?

— Да мало ли что. Жизнь, она штука извилистая. Никогда не скажешь, что завтра будет. Не угадаешь, кто тебе в морду плюнет, а кто руку подаст.