Заговор

— Иногда смерть — это самый простой выход. Знал бы ты, сколько раз я слышал просьбу убить, только не делать то, что я делал.

— Ну то есть я прав, и убивать меня нельзя?

Старик нехотя кивнул. Отлично, я заякорил у него в голове невозможность моего летального исхода. Работаем дальше.

— Я, дедушка, разумеется не знаю, за какие такие коврижки ты согласился выполнить просьбу относительно меня. В чем суть этой просьбы я, без деталей, но отчетливо понимаю. По моему анализу ситуации, отчет о проделанной работе у тебя никто требовать не станет. Все по мне, завтрашнему, будет видно и понятно. Опять же по моему пониманию тех людей, которые за меня просили — не может у вас быть искренних дружеских отношений. Вы скорее бизнес партнеры, чем друзья-товарищи. Потому, мне кажется, чуть слукавить ты с ними себе можешь позволить. А если это лукавство еще и поддержано будет какой-то благостью для твоих людей, — я кивнул в сторону все так же стоявших у стены зэков, — то для тебя это только в радость. Нет?

— Да что ж ты мне предложить та можешь, я расписки не принимаю, слитка золота у тебя в кармане точно нет. А наобещать мне ты сейчас готов будешь с три короба, лишь бы тебя мои парни не трогали.

— Тут ты прав, с собой у меня ничего, кроме моего слова, нет. Но как ты сам признал, я умный. И мне выгоднее подружиться с тобой, чем получить тебя, а в твоем лице и весь краснодарский криминал, во враги. Я веду достаточно открытый образ жизни и прятаться всю жизнь не планирую. Потому мне выгоднее будет свою часть сделки выполнить, нежели прятаться или постоянно оглядываться.

— Пока я не услышал, что ты мне предлагаешь. Или твое предложение ограничивается пазиком со шмарами?

— Девушки это не предложение, это жест доброй воли. Я предлагаю поставить в этой тюрьме хлебопекарню. Чтобы твои люди сами для себя могли хлеб печь, булочки к чаю, может пироги какие.

— За жест — благодарствую, жест с телками это ты положим по незнанию предлагаешь. Если я этот твой жест приму, я буду косвенно начальнику обязан, а мне этого никак не надо. Но и отказываться от твоего подарка мне нельзя, не вежливо это будет. Мы так с твоим подарком поступим. Ты дюжину девок обещал, каждая минимум по пятихатке, вот ты на номерок один эти шесть тонн баксов и перечислишь.

Красиво дедок разговаривает, передергивает ненавязчиво, стройно, молодец.

— Ничего я тебе старче не обещал. Я тебе предложение по пекарне сделал, ты его можешь принять, а можешь и отказаться. Девушки это так, обертка, открытка, ленточка на подарке, но никак не сам подарок. Хочешь деньги — согласен, как только я с твоими знакомыми разберусь и самостоятельность получу — пришлю. Я тебе номерок продиктую, ты на него эсэмэской номер карты перешли, шесть тысяч по курсу на день перевода на нее переведут. — Если я правильно понимаю все косвенные признаки, дедушка не настроен против меня, напротив, я вижу по его позе, по расположению ног и рук, по лицу, по всем признакам ему комфортно общаться со мной. Вот только о том, что я для него не человек, а представитель иного, не его мира, на который ни его нормы морали, ни его принципы не распространяются, это я тоже помнил.

— Печь предлагаешь? Мы тут, Максим, не дикие люди. И информации у нас не меньше чем на воли, может даже поболе. И учиться мы тут умеем. Не все, но кто надо — тот на зоне время даром не теряет. Время у нас тут, знаешь ли, медленнее течет. То, что вы там, за колючкой, за месяц делаете, у нас за неделю изучается. И то, ни друзей, ни семьи, ни кина с таеатрой у нас тут как ты заметил нету. Кстати твои деньги как раз на новую WiFi точку пойдут. А останется — еще пару смарт телеков купим. У нас же как? За забором, на воле, вайфай роутер товарищи наши ставят, вот нам тут на даче и интернет. — Он улыбнулся. — Это я к тому, что выпечку хлеба наладить это конечно интересно. Спецов мы быстро подготовим. Но вот есть закавыка одна. Мы тоже тут ценами владеем и считать умеем. Положим на зону по нормам положена тысяча булок хлеба в день. Одну булку хлеборез режет семь раз, шесть вдоль и один поперек. Ну-ка, сколько он получает кусков?

— Четырнадцать, — автоматически ответил я.

— Умный ты парень, верно, четырнадцать. А ведь он может и семь раз вдоль черкануть, а? Сколько получится?

— Шестнадцать. К чему ты это, уважаемый?

— А к тому, что после нарезки никто булками уже не считает, счет по кускам идет. Если тысячу булок хлеба раскромсать на четырнадцать кусков, то получится четырнадцать тысяч кусков хлеба. А разделай восемьсот семьдесят пять булок на шестнадцать кусков? Получишь те же четырнадцать тысяч ломтей. Так зачем тратиться и покупать лишние сто двадцать пять булок? Это больше двух тыщ рублей в день. В месяц шестьдесят с гаком. Даже пополам с поставщиком, вот тебе и месячная зарплата вертухая. И что, ты правда считаешь, начальник отойдет от этой маленькой, но кормушки?

— Ну, с начальником я договорюсь, это я могу гарантировать.

— Ну хорошо, согласен, только ты так и не сказал формально, что ты хочешь от меня. Свое предложение ты озвучил, а взамен чего ждешь?

— Ты дедушка, может все же имя мне скажешь? Ты то меня знаешь, а вот я к тебе все никак обращение не подберу.

— Зови меня Художник. Хотя я уже и с дедушкой в твоем обращении привык, меня так никто еще не называл, прям растрогал ты меня.