— Гребуешь? — спросил тот, что поменьше, глядя на Глушко жидкими глазами.
— Бросьте папиросы! — приказал Глушко. — Ребенок в доме.
Оба помедлили, но, разобрав, что к чему, примяли цигарки прямо на столе.
Игнат разлил в четыре стакана.
— Бискай! Устрица пустыни! Втяни, доктор, вовнутрь, и все преобразуется.
— Сволочь! — крикнула Микешина.
Игнат и головы не повернул, приговаривал:
— Зачихачил ты меня, доктор, А я вот добрый, выпить тебя уговариваю. Или за бригаду этого труда борешься? Вымпел хочешь заработать? Шары! Вам вымпел, а я выпил…
Качнувшись, он по-бычьи пригнул голову. Покрасневшие его глаза уставились в одну точку. Щапов запел:
Глотнул полстакана, поискал руками скамейку, осел задом. Глушко, бросив взгляд на Микешину, повернулся и пошел к двери. Говорить со Щаповым не было никакого смысла. Саша злился на самого себя за то, что, поддавшись педагогическим увещеваниям, он перестал ездить по вокзалам и набивать руку на скулах подонков. «Не встречал я нигде некрасивых людей…» Черт, как тут не выругаться интеллигентному человеку!
Сзади хлопнул по столу Щапов. Саша обернулся на пороге. Верзила встал, придерживая руки в карманах, — немного выше Глушко, сухой и сутулый, голова на длинной шее ходит, прицеливается. Второй, поменьше, выкрикивал ругательства.
— Сестру мою зачихачил?! — страшно закричал Щапов. — Деток по миру пустил! И меня в дело хошь вшить?
— Вшить! Понял? — бормотал плюгавый, мотаясь головой среди стаканов.
Щапов поднялся за столом, Припадая на ногу, стал выбираться из закутка.
— Гад! — шипел он. — Бискай знаешь?
— Бискай! — пролепетал плюгавый.
Глушко вплотную шагнул к Щапову и за грудки притянул к себе:
— В другом месте я бы такому вшивцу вертлюги вывихнул!
И отпустил его, подтолкнул, обмякшего, к стене. Тот взмахнул руками, вывернулся и, теряя равновесие, ширкнул спиной по шершавому простенку.
— Без кранцев пришвартовался, — выговорил он зло и довольно спокойно. — За это, бывало, пятнадцать суток канатного ящика…