Бесси. Он сюда смотрит, крикни что-нибудь!
Флора (высовываясь из окна). Парле ву франсе, мадемуазель из Арманьетт.
Бесси (повторяет в восторге). Парле ву франсе, мадемуазель из Арманьетт.
Голос снаружи (галантно отвечая на приветствие). Мадемуазель из Арманьетт не целовали сорок лет.
Флора и Бесси (вместе). Йе, йе, парле, парле. (Хохочут и хлопают в ладоши.)
Слышен смех легионеров и гудок отъезжающих машин, Серафина вскакивает и бросается к окну, отталкивая Флору и Бесси, захлопывает ставни у них перед носом.
Серафина (в бешенстве). Я уже сказала, это вам не кабак. Забирайте свою блузку и катитесь, идите на улицу. Там ваше место. А здесь дом Розарио делла Роза, вот его прах в мраморной урне, и я не позволю тут ничего такого, да еще грязных разговоров.
Флора. Это у кого же грязные разговоры?
Бесси. Во, наглая какая!
Флора. Себя б послушала.
Серафина. У вас… у вас – грязь на языке. Все время – «мужики», «мужики». Чокнулись на мужиках.
Флора. Зелен виноград! Зелен виноград, вот что. А злишься – от зависти.
Бесси. Вся зеленая от зависти. Вот.
Серафина (внезапно, с благоговением). Когда я думаю о мужчинах, я думаю о Розарио. Он был сицилиец. Мы любили друг друга каждую ночь, не пропустили ни одной с самой первой, когда поженились, до последней, когда его там, на дороге… (Переводит дыхание, чтоб не зарыдать.) И может, я потому не схожу с ума по мужчинам и не люблю пустых разговоров о них. А сейчас вся моя жизнь – это дочь и ее счастье, она заканчивает школу сегодня. А я опаздываю, музыка уже играет… и часы потеряла – мой подарок. (Мечется в разные стороны.)
Бесси. Флора, пошли! К черту блузку!
Флора. Нет, нет, минуточку. Со мной такое не пройдет.
Серафина. Отправляйтесь в Нью-Орлеан, раз вы так сходите с ума по мужчинам. Подцепите какого-нибудь, но только на улице, не в моем доме, рядом с прахом моего мужа. (Школьный оркестр играет военный марш. Грудь Серафины бурно вздымается. Она прижимает руку к сердцу и будто забыла, что должна уходить.) Мне совершенно все равно, что там за мужчины. Да пусть делают, что хотят. Пусть хиреют, пусть лысеют, пусть наряжаются в мундиры, пусть срывают платья с девчонок и швыряют кульки с водой из окон отеля. Мне совершенно все равно. Я помню мужа, его тело юноши, его волосы, густые и черные, как мои, кожу, гладкую и нежную, как лепесток желтой розы.
Флора. И сам он был, как роза.
Серафина. Да, да, роза…
Флора. Ничего себе, роза макаронная. Гангстер. Убили потому, что гашиш под бананами возил.