Бесси. Флора, пошли.
Серафина. Мои родные все крестьяне. Батраки, а он… он был из помещиков, из синьоров. Я ночами не сплю и вспоминаю, а вспомнить есть чего. Такое мало кому дано. Да и не мало кому, а просто – мне одной! Одной! Такое не забывается.
Бесси. Ну давай, пошли на вокзал!
Флора. Погоди, я хочу дослушать, стоит того.
Серафина. Я ночи сосчитала. Наши ночи, когда я была с ним. Знаете, сколько? Каждую ночь за все двенадцать лет. Четыре тысячи триста восемьдесят. Только с ним. Иногда и вовсе глаз не смыкала. Обниму его и лежу так до утра. И не жалею об этом. А сейчас вот тоскую без него. Подушка моя не просыхает от слез. Но вспомнить мне есть о чем. Да я была бы распоследней женщиной, недостойной жить под одной крышей ни с дочерью, ни с урной его дорогого праха, если бы после всего, что у нас было, после него, я полюбила другого! В летах, не молодого, забывшего, что такое страсть, отрастившего брюхо, потного, проспиртованного, да еще уверенного, что он меня осчастливил своей любовью! Уж я-то знаю, как надо любить! Только вспомню – дух захватывает!
Флора
Серафина
Флора. А мне вот известен человек, который мог бы кое-что порассказать! Да и ходить за ним недалеко. Дойти лишь до Эспаланады.
Бесси. Эстелла Хогенгартен!
Флора. Она самая, приехала из Техаса. Обтяпывает темные делишки.
Бесси. Влезай в блузку, и пошли.
Флора. Все это знали, кроме Серафины. Она вот валялась, зарывшись в постель, как страусиха, а на следствии все вышло наружу. Одни факты. Да завяжи мне поясок этот чертов! У них такая любовь была, что ты! Больше года все длилось.
Бесси. Да пусть ее верит в свои бредни. Блажен, кто верует.
Флора. У него была роза на груди. Ну, татуировка, в общем. И Эстелла так в него втюрилась, что пошла на Бурбон-стрит и себе сделала такую же точно.
Серафина
Бесси
Серафина
Бесси
Флора. Да пусть хоть треснет от крика, мне-то что.