Обсидиана Ожившая идет убивать.
Я улыбнулась. Мы улыбнулись. Они будут умолять и бояться!
Дверь осыпалась под моими руками кучкой пепла, дремавший охранник даже ничего не понял. Легкая добыча — быстрая смерть. Язык пробежался по губам, ноздри втянули воздух. Еще. Больше крови. Забрать его голову с собой.
Пробежать ступеньки, уничтожить следующую дверь, убить еще двух мужиков. От них странно пахнет, чем-то резким, горьким — алкоголем. Еще две головы. Женский визг. Глупая баба — нельзя бежать от зверя, нельзя поворачиваться к нему спиной, нельзя так громко кричать, нельзя вонять страхом. Прыжок, хруст позвоночника и в моей коллекции уже четыре черепа. Неудобно. Замедляет.
Стянуть с нее юбку, разрезать вдоль швов. Мешок для добычи. Еще две комнаты — а мой урожай все растет уже шесть. Запах чужого страха раздразнил, вкус крови одурманил. Хочу еще. Язык снова пробежался по губам. Последняя дверь, он там. Я слышу голоса, но не различаю слов, я слышу смех, но не помню, что значит это слово. Меня ведет запах, меня ведет инстинкт, меня ведет ярость. Дверь. Такая смешная преграда.
Я бросаю в центр мешок, он рвется, открывая всем мои сокровища, мою добычу. Они замирают, они вскакивают на ноги, они поворачиваются ко мне, они что-то кричат. Двое достают мечи. Нельзя махать палкой перед мордой разъяренного зверя, нельзя так вонять страхом.
— Убейте ее, — что-то подобное я уже слышала. Но все равно не понимаю ни слова. Трое бросаются на меня. Раздробить череп одному, сломать ногу второму. Третий уже дрожит, в его голосе умоляющие нотки. Не понимаю. Не хочу его понимать. Он меня злит, он меня раздражает. Он так беспомощен, он так жалок, он противен, он так воняет страхом. Он мне надоел. Я моргнула, и он мешком рухнул к моим ногам.
Я огляделась. А где четвертый? Самый важный?
Броситься следом в распахнутое окно, добивая того, кому сломала ногу. Где-то вдалеке звук крыльев, у предыдущих крыльев не было. Ммм, чем труднее добраться до жертвы, тем интереснее. Беги, беги, беги.
Постоять еще несколько вдохов — дать фору — и ринуться следом. Он замахал своими нелепыми крылышками сильнее, словно почувствовав меня. Я рассмеялась. Охота. Протянуть руку и он мешком валится на землю. Такой маленький, такой слабый. Почему я позволила ему причинить мне столько боли? Как он поймал меня? Он пытался подняться, когда я подошла. Оглянулся, перевернулся на спину и начал смешно пятиться назад. Я улыбнулась.
— Паучок, паучок, сколько у тебя ножек? — слова взялись сами собой, но он молчал. Я сжала руку вокруг горла его тени. Он захрипел. — Паучок, паучок, сколько у тебя ножек? — Он начал пятиться быстрее. — Не зли меня! — сильнее сжать руку. — Паучок, паучок, сколько у тебя ножек?
— Две.
— Нет, — я покачала головой. — Ты неправильный паучок. Нужно сделать тебя правильным.
— Что? — смех сорвался с моих губ, когда я разорвала его мышцы, разделила кости, превращая две ноги в четыре. Так легко. Я захлопала в ладоши, глядя на то, как он корчится. Почему он кричит ему больно? Оборвать нервные окончания. Крик смолк.
— Паучок, паучок, — он продолжал пятиться, отползая от меня на руках, — а сколько у тебя ручек? — молчание. — Паучок, паучок, сколько у тебя ручек? Сколько!? — теперь я сжала в руке его сердце. — Сколько!? Сколько!? Сколько!?
— Четыре! — как дрожат его губы, как льется пот с его лба, как он боится!
— Нет. Одна! — левая рука подвернулась, и он завалился на бок, снова закричав. Из запястья, локтя и плеча торчали сломанные кости. Не красиво, но так и должно быть. Я подошла ближе, присела рядом на корточки, он отшатнулся. Глупый.
— Вставай, на ножки паучок, — я подняла его в воздух и поставила на ножки, так как должен стоять паук. Но он упал, зарывшись лицом в землю. Что-то сверкнуло. Крылья?
— У тебя крылья, но у паучков нет крыльев. Значит ты не паучок. Ты гусеничка! — я снова захлопала в ладоши. Слишком много крови течет из его ног. Он умрет раньше, чем я закончу. Перевязать вены и перенаправить кровяной поток. Вот так. Я лепила из его тела, как из глины. Так легко. Его тень поддавалась так легко. Соединить кожу, мышцы убрать лишние кости. Вот так — теперь он гусеничка, без ручек и ножек, как младенец, завернутый в пеленки. Почему он так кричит? Обрезать еще один пучок нервов. Уже лучше.
— Гусеничка, гусеничка, почему ты больше не убегаешь?
ebooksa