Вячеслав Иванович Мельник родился в 1946 году в п. Уразово Белгородской области. С 1965 по 1977 годы служил в Военно-Морском флоте, вначале срочную службу, а потом сверхсрочно. После демобилизации плавал на гражданских судах и, уйдя с флота, работал на оборонных предприятиях Ленинграда – Санкт-Петербурга. Первый свой рассказ он сочинил еще на срочной службе, а в период плаваний на ГИСу стал сочинять стихи. К настоящему времени издано два десятка книжек его стихов и прозы. Вячеслав Мельник – член ассоциации писателей баталистов и маринистов, член ЛИТО “Путь на моря” им В.Б.Азарова.
Отражение налёта
То, что гидрографические суда ВМФ по выходу в море сразу же становились объектом пристального внимания разведок НАТО, для нас, даже рядовых моряков, не было секретом. И где бы наш ГИСу потом ни проводил своих “исследований”, каждый день его проведывали “супостаты”, присылая в наш район или вертолет, или, чаще, самолеты. Обычно, летательный аппарат совершал облет судна, не всегда по замкнутому кругу, фотографировал его и, удовлетворенный нашим наличием, убирался восвояси. Редко, когда самолет кружил возле нас дважды за раз, но над самим судном, как правило, не пролетал. Да это и возбранялось, кажется, международными соглашениями.
И вот, в одном “походе”, во время работы в Норвежском море, к нам повадился “Орион” – патрульный четырехмоторный самолет штатовских ВВС. Мало того, что он дважды совершал полный “круг почета”, но еще, на прощание, довольно низко пролетал над нашим судном, заходя всегда, почему-то, с правого борта. Тогда рев его двигателей заполнял судовые помещения, даже вызвав переполох среди моряков, когда он сделал это впервые. Наше судно, находясь на “галсе”, как назывался его курс, когда он проводил “исследования”, спустив с бортов к морскому дну на тросах специальную аппаратуру, шло тогда малыми ходами и не могло маневрировать. Возможно, так “супостат” проверял своим налетом, чем занято судно в данный момент, но впечатление оставалось такое, как будто он отрабатывал на нас свою воздушную атаку.
В то время на судне служил боцманом один мичман – этакий крепыш, который по утрам, если позволяла погода, вместо зарядки “баловался” двухпудовой гирей. Ко всему, он был еще и ярым патриотом, всегда слишком эмоционально реагировавшим на посещение места нашей работы “супостатами”. То, что патрульный самолет позволял себе налетать на судно, ему явно не нравилось. Вначале боцман просто грозил “вояке” кулаком, посылая вдогонку матерные слова, но на третий день он стал сооружать на шлюпочной палубе нечто, пока не раскрывая задуманное никому. Он откопал в шкиперской кладовой среди своих “богатств” довольно солидную раздвигающуюся треногу, на какой обычно устанавливаются геодезические приборы, и вместе с ней притащил на палубу короткую, метра в два, лесенку, сваренную из полуторадюймовых труб. Ее боковые стойки в верхней части были крючкообразно изогнуты, чтобы лесенку можно было подвешивать. Затем он раздобыл небольшого размера продолговатый фанерный ящичек и в его боковинах выпилил пазы так, чтобы в них входила одна из проножек лесенки. Когда боцман собрал все вместе, установив ящичек на площадку треноги и вставив лестницу в пазы, лишь тогда стало ясно, что он сооружает подобие двуствольного крупнокалиберного пулемета. Чтобы придать “пулемету” большее сходство с настоящим, боцман воткнул в “стволы” небольшие лейки, какие используют для разлива жидкости в посуду с узким горлышком, а ближе к “ручкам”, в качестве чего служили изогнутые концы лестницы, он привязал один из щитков, что используются в портах против крыс, навешивая их на швартовы. Тренога, имея вращающуюся площадку, позволяла разворачивать “стволы” вправо-влево, а в пазах ящичка они вращались по вертикали.
Место для “пулеметной” установки было выбрано не случайно: концевая часть шлюпочной палубы ничем не загромождалась, имея по бокам только закрепленные спасательные плотики да принайтовленные бочки с краской. Здесь, обычно, моряки принимали солнечные ванны, когда этому способствовала погода, а потому “установка” хорошо просматривалась с бортов и кормы, что позволяло заметить ее и с воздуха. Полюбовавшись какое-то время на свое изобретение, “обстреляв” им окружающее судно пространство, боцман накрыл сооружение брезентом и оставил его на палубе до ожидаемого визита нелюбимым “супостатом”.
На следующий день боцман уже с утра “воевал” с ржавчиной на корме судна, подготавливая находившееся там швартовно-якорное устройство к покраске. Он периодически осматривал горизонт, явно поджидая самолет. Когда же тот, наконец, появился, совершая традиционный облет судна, боцман с моряками поднялся на шлюпочную палубу, сбросил с “установки” брезент и, взявшись двумя руками за крюки лесенки, развернул “стволы” в сторону предполагаемого налета. Мичман красиво смотрелся со стороны: стоял, как на картинке, прильнув к “пулемету”, в черных брюках и синей курточке с погонами, а на голове – тоже черная пилотка с “крабом”. Его стойка выражала неколебимую решительность сразиться с “противником”, какой в этот момент уже разворачивался на “боевой” заход, как и предполагалось, с правого борта. Направив “стволы” прямо на самолет, боцман внимательно следил за его приближением, корректируя их направление. И когда расстояние между судном и самолетом сократилось до нескольких сот метров, последний вдруг резко отвернул вправо, совершив крутой крен и показав боцману свое “брюхо”. Если бы “пулемет” был настоящим, то лучшей цели для него и желать не стоило. Боцман так и сделал: прокричав на всю палубу детское “тра-та-та”, он мысленно влепил самолету весь боезаряд.
Что послужило причиной маневра самолетом, конечно, теперь никогда не узнать, но боцман потом уверял всех, что видел испуганные глаза пилотов, и что именно его “пулемет” отразил этот налет. Действительно, больше наше судно не подвергалось противоправным действиям со стороны самолетов, хотя они продолжали регулярно прилетать, и потому боцман какое-то время ходил в “героях” и числился главным победителем “супостатов”.
“Здесь был Вася”!
С флотских времен у меня сохранилась фотография, на которой запечатлен бывший знаменитым на всю “гидрографию” вокально-инструментальный ансамбль “Каравелла”, какой родом происходил из команды нашего судна. Снимок был сделан в одном из “походов” в тот момент, когда вся советская страна и мы, как ее неотъемлемая часть, отмечали очередную годовщину Дня ВМФ. Пасмурная, но не дождливая погода позволила нам устроить небольшой импровизированный концерт силами талантов, выращенных в своем коллективе, на палубе юта, где смогли разместиться и артисты, и зрители. Некоторые из последних слушали концерт на “галерке”, чем послужила шлюпочная палуба, и откуда был сфотографирован ВИА “Каравелла”. На фоне пестрых от сурика бортов и принайтованных к ним бочек с краской, а так же относительно спокойных вод моря, мною были засняты “играющие и поющие” три моряка срочной службы и молодой офицер. Один моряк бьет в бубен, а остальные щиплют струны оригинально оформленных электрогитар. Перед участниками ансамбля стоят микрофоны на высоких подставках, а чтобы они не падали при качке, их, обвязав каждый шнуром, раскрепили между выступающими над палубой механизмами. Я не стану сейчас расписывать мастерство исполнителей потому, что любой его уровень воспринимался нами в море только на “бис”, а посвящу несколько строк лишь руководителю и “закоперщику” ансамбля старшему лейтенанту Василию Гавриловичу Сухопутному, – такая, вот, была у него не морская фамилия.
Уже лысеющий офицер женился почти перед самым выходом в море и теперь, проводя вместе со мной обязательные и томительные часы спецвахт, часто вслух мечтал о том, как он возвратится домой после “похода”. “Представляешь, – говорил он, обращаясь ко мне, – я подхожу к своей двери, звонюсь, и мне открывает жена… Я, ни слова не говоря, хватаю ее в охапку и бросаю на диван. И только тапки по сторонам разлетаются!.. А потом выхожу из квартиры, закрываю дверь и снова звонюсь. И снова мне откроет жена, а я ей тогда скажу: “Здравствуй, моя дорогая! Вот и я с морей вернулся…”. Василий был человеком рукодельным, и все электрогитары, какие имелись в ансамбле, изготовлялись во время плаванья с его помощью. Когда я увидел впервые эти инструменты, то не поверил, что они были сделаны в судовых условиях. Это лишний раз подтверждает правило, что морякам ни умения с терпением, ни времени занимать не нужно, – они всегда есть в длительных плаваниях. Вот и в последнем нашем “походе” Василий мастерил какую-то замысловатую курительную трубку, используя для этого где-то добытый корень вишневого дерева.
Но я хочу вернуться к его фамилии, какая, несомненно, играла в жизни молодого офицера немаловажную роль. Он как-то обмолвился, что и в моряки пошел наперекор своей фамилии. Зато теперь, когда кто-нибудь вслух произносил ее, Сухопутный всегда прибавлял: “Но – морской офицер!”, делая ударение на слове “морской”, что, конечно же, придавало разговору некую комичность. Этот же “больной” вопрос о фамилии, видимо, породил у Василия и маленький “пунктик”, – он в “походах” везде, где считал нужным, старался “застолбить” свое присутствие, выраженное в знаменитых и ставших теперь нарицательными словах “Здесь был Вася!”. Это чтобы всем доказать свою несухопутность. Но как “столбить” в морях и океанах, где все – зыбкое и текучее? Вначале Сухопутный бросал в море бутылки с запиской “Здесь был Вася!” и указанием широты с долготой того места, которое он “столбил”, но после зрелых размышлений о “неверности” бутылок, носимых морскими течениями, он заготовил кучу крошечных вымпелочков из свинцовых полосок с выцарапанными на них сакраментальными словами. Эти утверждающие знаки он торжественно и на глазах своих товарищей бросал за борт в местах, какие, по его понятиям, наглядно свидетельствовали, что офицер Сухопутный – вовсе не сухопутный, а морской… И теперь вымпелочки навечно засвидетельствовали его присутствие у острова Медвежий, что в Баренцевом море, и у других островов, например, в Карибском или иных морей, а так же во всех портах захода или на якорных стоянках, где доводилось ему бывать. Когда Василию говорили, что кроме рыб и крабов никто прочесть его “царапины” не сможет, Сухопутный отвечал – главное, что он сам знает, где ступала его “морская нога”. Поначалу он отмечал “памятные” места на карте, висевшей в его каюте над коечкой, куда втыкались булавки с флажками, но после “совета” особиста не разглашать районы плавания ГИСу, ему пришлось карту сменить на небольшой глобус, какой в последнее время был густо утыкан разноцветными бумажками в районах северной Атлантики и европейских морей. И старший лейтенант частенько с любовью гладил глобус “по головке”, приговаривая: “Это мой Васенька… Мы с ним еще много где побываем и всем докажем, что Сухопутный вовсе не сухопутный… Правда же, Васенька?”.
Хафис Шахмаметьев
Хафис Зарифович Шахмаметьев родился в Ленинграде. После окончания мореходного училища работал в Балтийском Морском пароходстве – радиооператором, начальником радиостанции, первым помощником капитана.
Получил диплом журналиста после окончания ЛГУ и с 1995 года – член Санкт-Петербургского Союза журналистов. Окончил также Санкт-Петербургский институт права. Дипломированный юрист. Издал целый ряд романов и повестей, выпустил три книги: “Макароны по-флотски”, “Всё пропьём, а флот не опозорим”, “Сменный экипаж”. Готовится к печати роман “Интерклуб или Fly Angeles”.
Старший матрос
Лесовоз польской постройки “Двинолес” достиг цели своего рейса, Александрии. Сейчас, в окружении сухогрузов разного типа, торчал на внутреннем рейде в ожидании выгрузки пиломатериалов, которые месяц назад погрузили в Игарке. Время было утреннее, хотя и не спозаранку. Сергей Шканцев, молодой радист, с кружкой кофе вышел на крыло мостика. Дверь в радиорубку оставил открытой, пусть сквознячком протянет, здешний август нечета игарскому лету, где и в самую жару люди ходят в ватниках. Сергей пристроил кружку на планшире, затянулся сигаретой, благодать. На рейдовых стоянках вахту нести не надо, время от времени полагается вести приём циркулярных повесток на частотах родного пароходства, а так, занимайся, чем хочешь. Вот Серёга и придумал себе занятие. Притащил в радиорубку магнитофон из трансляционной, чтобы вести перезапись понравившихся мелодий из судовой фонотеки. С плёнкой, правда, была беда. Одну единственную кассету в придачу к магнитофону “Комета”, который Сергей приобрел в Игарке, хватило на запись пары концертов. Выручил начальник радиостанции, достал из своих запасов кассету в пятьсот метров, вручил Сергею со словами: “Разделишь на две меньшие кассеты, на одной сделаешь запись для меня”. Так, теперь Сергей, вроде бы и при деле. Задание озвучено, аппаратура настроена, дело за малым, выбирай, что нравится, записывай.
Сергей попыхивал сигаретой, пускал дым колечками, время от времени прикладывался к кружке с кофе, мысли его были далеки от александрийского рейда, в прошедшем отпуске. Конечно, можно сказать, что мечта его сбылась, приобрёл магнитофон, пусть и не заграничного производства, “Комета” весом в шестнадцать килограмм. Мечтал он, конечно, о совсем другой технике, названия фирм звучали как песня: “Пионер”, “Сони”, “Панасоник”. И уж, совсем с неслыханным качеством, стереофонией. С приятелем старшего брата, таким же фанатом звукозаписывающей аппаратуры, Сергей частенько забредал в ближайший от дома комиссионный магазин, в котором на полках ждали своего часа вожделенные приёмники, магнитофоны, динамики и прочая техника с названиями, непривычными для слуха жителя российской глубинки. Знакомая продавщица, Соня, таким посещениям была рада. Приятель, Анатолий, трудился в каком-то НИИ и по роду своих занятий имел дело с секретной аппаратурой, иными словами, был радиоинженером, специалистом высшей квалификации, и о технике, стоявшей на полках, мог рассказать всё, разложить по косточкам обывателю все хитрости в эксплуатации. Продавщицу Анатолий приветствовал словами: “Здравствуй, Японочка, что нынче новенького, кто из дипломатов решил обменять привезённую технику на рыжие рубли?” Японочкой продавщицу Анатолий нарёк, видимо, из-за созвучия её родного имени с японской фирмой. Та нисколько не обижалась, выкладывала паспорта, формуляры, и если у самой были вопросы, углублялась вместе с ним в технические описания. В один из таких походов приятели застали покупателя, для которого Соня выставила на прилавок гору аппаратуры. Тот придирчиво осматривал клавиши, кнопки, пытаясь по своим обывательским приметам определить срок эксплуатации. Наконец, ткнул пальцем в стереомагнитофон: “Пожалуй, возьму этот прибор, выписывайте”. Сергей машинально взглянул на ценник, почти четыре тысячи рублей, можно сказать первый взнос на трёхкомнатную кооперативную квартиру, и мужчина готов расстаться с эдакой уймищей денег. Анатолий, стоявший ближе к покупателю, неожиданной вмешался. Что его заставило вступить в беседу, Сергей мог только догадываться, скорее всего, впечатление, которое испытал сам: ладони мужчины были в шрамах, явно человека не из среды дипломатов, но финский плащ, костюм, пошитый не на фабрике “Рабочий”, выдавали в нём не простого обывателя. “Простите великодушно, – начал Анатолий, – неужели вы не замечаете, что идёт “завал” по высоким и низким частотам. Магнитофон, конечно, новенький, не более двух месяцев, как на нём крутили плёнку, но вопрос какую? Явно не соответствующую техническим параметрам, скажу проще, нашей советской, а она для японской техники, что наждачная бумага. Так что, головки стёрты, вот и идёт искажение. Любую другую неисправность я могу устранить, но перемотать записывающие и воспроизводящие головки, увы, я не в силах”. Мужчина выслушал, не перебивая, вложил обратно в карман бумажник: “Значит, по-вашему, “завалы”, болезнь неизлечимая?” Анатолий подошёл вплотную к прилавку: “Вы позволите?” – поиграл клавишами, включил воспроизведение, зазвучала знакомая мелодия, только там, где должна была вступать флейта, пискливо вторгался неизвестный инструмент. “Надо же, пять минут назад мне прокручивали ту же плёнку, а я ничего не заметил, слух у меня явно не музыкальный, а вот перед дочкой было бы неудобно. Она в музыкальной школе учится, у неё абсолютный слух, сказать напрямую, постеснялась бы, а “игрушку” забросила, в душе посмеялась”. Анатолий щёлкнул выключателем, остановил плёнку: “Вижу, у вас есть желание дочь всё же обрадовать, давайте отложим покупку до следующего раза, оставьте телефон Соне, мы с ней со временем подберём что-нибудь стоящее, надеюсь, сроки, и сумма вас не лимитируют?” Покупатель улыбнулся: “Вы совершенно правы, в деньгах и времени у меня ограничения нет”, – мужчина на листочке, вырванном из записной книжки, сделал запись, протянул Соне, – “Буду очень благодарен”, и повернувшись к приятелям, добавил: “Не согласитесь ли вы со мной отобедать?” Приглашение было принято, и Сергей с приятелем очутились за столиком в ресторане “Нарва”, в двух шагах от комиссионного магазина. Новый знакомый, Алексей Егорович, так он представился, предложил в заказе не стесняться. Анатолий размахнулся и заказал бутылку водки, на что новый знакомый с усмешкой заметил: “А может лучше коньяк?” Анатолий, нисколько не смутившись, согласился. Алексей Егорович придержал официанта, добавил: “Молодым людям по двойной порции чёрной икры и всё, что к ней причитается, а мне котлету на пару, овощной салат и минеральную воду”. Сергей переглянулся с приятелем: “Что ж на себе-то экономите? – Анатолий кивнул в след удалившемуся официанту, – А говорите лимита в средствах нет”. Алексей Егорович поднял ладонь в протестующем жесте: “Анатолий, вы слишком прямолинейно мыслите, мой желудок не принимает уже другую пищу” Видимо, слова приятеля задели собеседника за живое, и он поведал друзьям свою историю, и если бы один из них имел отношение к кино, то непременно снял фильм на основе рассказанного: “Представьте себе молодого человека, возрастом, ну, скажем, как ваш приятель, – Алексей Егорович кивнул в сторону Серёги, – Я только что, отслужил в армии. Конечно, тянуло в родные пенаты, но мечта, тянула совсем в другую сторону. Если я вам скажу, что я тяготился славой подпольного миллионера Корейко, вы вряд ли поверите мне. Но всё так и обстояло в действительности. Было только одно отличие: я воспитывался в простой семье трудяг, образование получил в провинциальной школе, привык выкладываться до седьмого пота и совершенно не представлял, что можно большие деньги заработать каким-то другим путём. Оповестил родных, и не заезжая домой, прямиком отправился в Калининград, где требовались обработчики рыбы на промысловый флот. Определили меня на плавбазу по вылову и обработке тунца. Что представляет собой рыбный цех в период путины, да, ещё в тропической зоне, ад кромешный. Бок обок орудуют ножами обработчики, откидывая внутренности и отходы в баки под разделочными столами, рядом в отсеке гонят рыбий жир, тут же отходы перемалывают в рыбную муку. Жара стоит неимоверная, воздух спёртый, пронизанный рыбьими потрохами, вентиляция не справляется. И так несколько смен кряду. Под конец с ног валишься от усталости. В цехе я отработал пару путин, а потом определили меня в промысловую команду. Тунца-то как промышляют, на перемёты, на крюковую снасть, которую опускают с вельботов. Их по бортам на шлюпбалках на разных палубах с пару десятков насчитать можно. Работа, на первый взгляд, куда как, полегче. Ну, правда, на первый взгляд. Воздух, конечно, морской, недостатка кислорода лёгкие не испытывают, зато солёной водой поливает со всех сторон. Линь, на котором нанизаны поводки с крючками, ладони стирает до кости и не ровен час, вместо живца сам на крюке окажешься, не миновать купания за бортом. Хорошо, если старшина команды расторопен, даст во время задний ход, а напарники ходом втянут тебя обратно в вельбот, спасёшься, а нет, так на базе, завёрнутый в брезент в морозильнике вместе с уловом до Калининграда и довезут. Руки-то у меня все в отметинах, сколько раз крючки из себя выдёргивал, со счёта сбился. А самым первым так чуть сухожилия не порвал, решил обратным ходом вытащить. Хорошо бывалые моряки рядом оказались, втянули крюк поглубже, чтоб цевьё показалось, кусачками его отняли, а дальше уже по накатанной ране и вытащили. Через три дня повязку уже и скинул. Бывало, и на палтуса ходили в высокие широты. Там и летом вода выше пяти, семи градусов за бортом не поднимается, так что, очутиться в почти арктических водах на пять, семь минут дольше, верная смерть. При такой сумасшедшей работе отпуск грезится как оазис в пустыне. Уж, на что заработки были высокие, так некоторые моряки умудрялись спустить всё здесь же, в Калининграде, не доезжая до родного дома. Мне казалось по началу, что мои товарищи так ведут себя из какой-то профессиональной бравады, так, мол, принято среди бывалых моряков. А потом заметил, что местная власть некоторым образом поощряет такой “профессионализм” в кавычках. Приход в родной порт обставлялся с помпой, фейерверками, торжественным заседанием во Дворце Моряков и с дармовой выпивкой. Много ли надо мужику, постившемуся полгода в морях. Совсем чуть-чуть. А вокруг столько соблазнов, выпивка, красивые женщины вокруг. Да, они все красивые после выпитого вина. А к первым дням окончания путины шлюхи, простите меня за хлёсткое слово, со всего Союза слетались в портовый город. Мне одного раза хватило, побывал на слёте ударников морской нивы. Я потом от всех торжеств открещивался, сразу вставал на вахту, благо желающих после рейса торчать у трапа не оказывалось. Недели через две, смотрю, знакомые лица, опухшие, правда, по каютам распределяются, по утрам на работу спешат, кто грузчиком на складах, кто с автокаром управляется, а кто просто причал подметает. Вот, думаю и мой черёд наступил. Пишу заявление на отпуск, беру в кассе полный расчёт и прямиком на вокзал, билет покупать. По пути к дому подарков накуплю, неделю трачу на то, чтобы с родными пообщаться, а потом прямиком на юга подаюсь. Вы не удивляйтесь, молодые люди, к Черноморскому побережью я стремился не деньги тратить на увеселения и не отдыхать, а деньги зарабатывать. Ещё в мой первый отпуск по наитию отправился на юг нашей Родины, выбрал самый престижный пансионат и прямиком к директору, спрашиваю его: “Вам мастер на все руки нужен?”, а он меня спрашивает: “А что умеешь делать?” Ответить, что прикажете, так сразу можно оказаться за дверью. Ну, я и говорю: “У вас наверняка есть кладовка, забитая поломанной мебелью, электрикой и прочим хламом, на что укажете, то и отреставрирую в лучшем виде”. И действительно, повёл он меня по коридорам в дальний угол, открыл кладовку, забитую хламом, поискал глазами, чтобы такое предложить и ткнул пальцем в хромоногий столик: “Сделай так, чтобы мебель мне понравилась”. За три дня я управился, спал тут же в кладовке, благо разбитых диванов там было ни счесть. Директор, правда, дал указание меня в столовой кормить до окончания проверки. На третий день я выкатил отреставрированный столик, под слоем чёрного лака столешница оказалась карельской берёзы. Увидел директор мебель, аж, присел, меня спрашивает: “А можно я его домой заберу?” Что я мог ответить, “Конечно, ваше же имущество, вам и распоряжаться”. С тех пор на время моего отпуска в пансионате железнодорожников мне предоставлялся отдельный номер, и я трудился во всех мыслимых качествах, от водопроводчика до электрика, от столяра до садовника. Мало того, постояльцы несли на ремонт обувь, сумки, очки. Вы, наверное, часто видели в кинотеатрах, в фойе игровые автоматы для детей. Мишень поражать из ружья, торпеду пустить в силуэт корабля, баранку крутить и выворачивать по набегающей трассе, всё это позволяли автоматы на радость детишкам и подвыпившим мужикам. Последние были предпочтительнее, за тридцать секунд, что автомат действовал, выложи двадцать копеек. Так, отдыхающие на спор, кто удачливее, часами гоняли автоматы. Самое смешное, что зачастую победитель выкладывал за удовольствие пострелять по мишени сумму втрое большую, чем ему вручали проигравшие. Мне и ночью покоя не было, не ровен час автомат забарахлит, так дежурный спешит ко мне, а неисправность только в том, что касса переполняется. Однажды, в межсезонье, я приспособил старенький трактор для очистки пляжей от мусора. Вы знаете, сколько золотых украшений теряют люди за сезон? Говорить не буду, а то ринетесь в мусорщики. Пришлось через директора у местных властей выправить патент. И я с полным на то основанием открыл ювелирную мастерскую и стол находок. Одно время, даже, занялся ростовщичеством, ссужал каталам[19], приезжавшим на юг, на свой промысел, под хороший процент большие деньги. И они исправно выполняли обязательства. Как-то мысль кольнула, а зачем, собственно говоря, возвращаться на палубу, за сезон возле пляжа зарабатывал в несколько раз больше, нежели за путину. Но не зря говорят, море зовёт, без старых друзей, чувства локтя, без вибрации корпуса под ногами я уже не мог, и всякий раз возвращался в Калининград. После сорока, когда появились первые проблемы со здоровьем, я огляделся, задался вопросом, а для чего всё это? Для кого? Последний раз, чтобы отправиться в рейс и пройти медкомиссию, пришлось заплатить врачам, чтобы в заключении не значились мои болячки. Вожделенный миллион, если всё собрать в одну кучу, может быть и был в кармане, но воспользоваться им в полной мере легально я всё равно не мог. Тем более что флот обветшал, пополнять флот новыми судами государство не собиралось, и я сошёл на берег. Обосноваться решил в Питере, купил кооперативную квартиру, женился на молодой вдове с ребёнком, потихоньку провожу время в ремонтной ювелирной мастерской, трачу деньги с оглядкой, чтобы соседи не заподозрили чего-нибудь незаконного”, – Алексей Егорович умолк, вилкой разделал остывшую котлету, взглянул на притихших приятелей, на их вытянутые лица: “Вы думаете, с чего бы дядька разоткровенничался, да, ещё с первыми встретившимися людьми. Поверьте, не обо всём можно говорить с женой, а с вами побеседовал, вроде легче стало. И потом, на тунцелове я вырос до шкипер-мастера, главного человека на промысле, второго, после капитана и в людях разбираюсь, как вон Анатолий в схемах. Знаю, в долг не попросите, ни с кем не поделитесь услышанным, а за услугу, что мне окажете, оплачу десять процентов”.
Сергей допил остывший кофе, потушил сигарету: “Кажется, Анатолий через пару месяцев подобрал-таки нужную аппаратуру, и Алексей Егорович очень был доволен, и Анатолия не обидел, обещанный гонорар выплатил”, – воспоминания об отпуске на этой мысли оборвались. То, что разыгралось на глазах Сергея, сначала повергло в ступор, а в следующее мгновение он уже мчался через радиорубку, по трапу вниз, к доктору в амбулаторию.
– Полундра, Борисович! – Сергей влетел в санитарный блок, – Давай, хватай носилки и на второй номер, Петрович на доски приземлился без страховки!