Славный дождливый день

— Речь о другом. О женщине. Как она выглядела… примерно?

— Вы хотите от меня многого, — и хозяйка игриво прищурилась.

— А все-таки, если подумать?

— Это уже бестактно, молодой человек, — пожурила балерина, — дырявая память — больное место у женщины моего возраста. Еще немного, и я рассержусь, честное слово.

Она хватила лишку, это быстро поняла и сказала следом:

— Только не вешайте нос. У вас-то все идет как надо.

И тут мне в голову пришла шальная мысль.

— Итак, закуска ваша, — сказал я быстро. — Ну, еще за мной бутылка угличской воды. И тяпнем по стакашке для начала.

— По сто пятьдесят! — подхватила балерина.

— По двести для ровного счета! Потом затянем песенку.

— «Хаз-Булат молодой», — предложила она с азартом.

— «Золотою казной я осыплю тебя». Подходит. Теперь засучим рукава. Готовьте два стакана.

— Один стакан. Для вас, — сказала вкрадчива она. — Если нет партнера. Я бы прислала Андрея, на вы-то знаете сами. От него не дождешься толка.

— А вы? Не выйдет номер. В одиночку я еще не пил, — соврал я, маневрируя.

— Привыкайте постепенно. В одиночку самый результат! А мне нельзя. Я женщина, — сказала она. — Это вам, мужчинам, суждено на роду. А нам заказано. Запритесь у себя покрепче. В порядке дебюта, что ли, — добавила старуха. — А там пойдет как по маслу. Важно сделать почин. Но что я вас учу? У вас таких починов тьма!

Она выходила довольная, а следом я нес коробку, точно урну с собственным прахом.

Там, под кипой носовых платков, лежали две бутылки «Горного дубняка», дремали два младенца-близнеца, невинно поблескивая коричневыми боками в коробке из-под женских туфель.

«Высылаю партию платков. Носи их, дорогой, сморкайся, — писала жена. — И еще раздобыла редкий напиток под названием «Горный дубняк». Закупила про запас чуть ли не целый ящик. Выпей за мое здоровье. В тот раз мне помогло. Прошла зубная боль. Целую. Тося». Затем она приписала: «Ты не велел брать водку. А это же не водка? Правда? Видишь, какая я у тебя умница!» Ну что ей после этого скажешь?

Я посмотрел на лоснящихся близнят, эта дрянь на каждом прилавке. А она-то, Тося, вообразила бог знает что, когда ей вдруг бросилась в глаза дубняковая этикетка, и тут же позаботилась обо мне.

Она окружает меня заботой прямо с нашей первой встречи, когда мы поулыбались друг другу в трамвае и я проводил ее домой. Впрочем, первой ее считает Тося. По моему твердому убеждению, это была наша вторая встреча. Да что там убеждение, я знаю, это было, это факт!