Я с тревогой ждал ответного удара. Если хирург выполнит свою угрозу, не спасет меня и бегство в иные края, слава алкаша и лжеца дымным шлейфом потянется за мной и в тридевятое царство. Однако Зипунов молчал, берег камень за пазухой до какого-то, только ему известного, удобного случая. Неопределенность была мучительной, и, когда начался суд, я, не снеся нервотрепки, привел себя в зал и сел в первом ряду, перед носом подсудимого, этакий храбрый кролик, бросивший вызов удаву. Но сидевший за барьером, точно в клетке, хирург только коварно усмехался, встречая мой тревожный взгляд. На третий день ему предоставили слово. Зипунов повел речь о морали истинной и показушной, он подбирался ко мне по-кошачьи, готовясь к убийственному прыжку. Наконец, осталось одно: назвать мое имя. Подсудимый пошарил воображаемыми задними лапами, уперся для толчка в твердь, глянул с усмешкой в мои глаза и молвил:
— У меня все. — И опустился на скамью.
«Почему?» — спросил я себя и спрашиваю до сих пор. Ни жалостью, ни благородством тут не пахло, Зипуновым руководило что-то иное, но что именно? Этот вопрос привязал меня к городу невидимыми путами, я по-прежнему был в руках у Зипунова. Он мог ударить оттуда, из лагеря, в любой нужный ему момент. Он в силах сделать это и теперь, после выхода на свободу…
А в тот вечер, после суда, я, придя домой, упился, как никогда, — вусмерть, требовал: «а ну подать сюда гильотину», и, положив голову на подоконник, пытался отсечь ее китайской шторой из циновки. Испугавшись до ужаса, Тося вызвала Николая и Льва. Так что у моей болезни или порока появилось еще двое свидетелей. Впрочем, сие уже не имело значения. Двое… трое… В этом городе я был раскрыт…
На работу я вышел через несколько дней, явился на студию, как приходят сдаваться в плен, принеся в портфеле заявление об уходе, где коротко признавался во всех своих грехах, Мне было стыдно перед Львом и Николаем — можно представить, каким красавцем я оказался в тот вечер. Для них это был сюрприз. На студии я слыл «не пьющим ни капли». Случалось, после работы скучкуются коллеги, зашепчут, зашустрят, мол, не мешало бы скинуться, обмыть гонорар или чей-то личный праздник, они в кафе, а я бегом из кадра: «Прошу прощения, мужики, не то что пить, видеть не могу, как другие пьют. У меня на алкоголь идиосинкразия». Кутила-заводила Лев подшучивал надо мной: «Базиль, а может, ты старовер? Что там у вас пьют, в молельном доме?..» Теперь знает что… Но это еще полбеды. По словам жены, я выложил им свою историю с Зипуновым, от корки до корки, рвал на груди новую итальянскую сорочку и лил горючие слезы. Тося попросила невольных очевидцев держать увиденное при себе, те будто бы обещали, Лев легко, Николай нехотя, в борьбе с собой, однако я не был уверен в надежности этих людей, нас ничто не связывало, кроме работы.
Легки на помине, я увидел их, войдя в свою редакцию, они сидели, развалясь, на старом диване, оббитом черным дерматином — инвентарный номер такой-то, — словно ждали все эти дни. И, главное, оба. Я счел эту случайность, это совпадение дурной приметой.
— Базиль! Ты ездил в Москву. У тебя заболела тетя. Вдруг. Она в Москве одна, — отбарабанил Лев.
Николай при этом скривился, будто проглотил нечто кислое.
— У тебя есть тетя? — спросил Лев, явно забавляясь.
— Нет. Ни одной.
— Ей повезло, — буркнул Николай.
— Ну что ты к нему пристал? Человек пьет, но работу свою делает? Делает. Чего еще? — заступился Лев.
— Делает, а с какими глазами? — И тут Николай взорвался, слетел с дивана: — Проповедуешь мораль, а сам? Лев, он двуликий Янус!
— Сам понимаю, — сказал я, — и потому увольняюсь. Уже и заявление принес.
— Иди ты? — не поверил Лев, поднимаясь с дивана.
— Читать не разучился? — Я расстегнул портфель, отдал ему листок.
Лев пробежал взглядом по тексту, протянул заявление Николаю:
— Верно. Не блефует.
— Трус! Дезертир! — заорал Николай, не ведая того, что цитирует Бузулеву. Я думал, он разлетится на куски! — А кто будет бороться с дерьмом? С дерьмом в других? С дерьмом в себе? Нет, так не пойдет! — И он разорвал заявление пополам. — Мы не можем смотреть, …как ты деградируешь… гибнешь… Вот… Вот… — Он располосовал листок на мелкие кусочки и швырнул в корзину для мусора. — Ты искупишь вину работой!.. Ты исправишь себя, и тоже работой!.. Довольно легких передач… тю-тю-тю, хи-хи-хи… Ты займешься серьезным делом. А на выпивке ставим крест. Толстый! Жирный!
— Для него это не так-то просто, — вмешался Лев. — Слушай, Базиль, а если вшить… как его там?… Торпеду?
ebooksa