Я знал: это первый и последний день за все лето, который выпал мне нечаянно, как отдых. Когда мы покончим с нашей работой, их будет просто уйма, свободных дней. Хочешь — возьми целый отпуск на двадцать четыре дня. И швыряй их направо-налево. Или лучше всего уволиться и переехать в другой город. Но тогда будут слякоть и дождь. А летом этот день единственный, и его провести надо было тщательно, обсасывая каждую минуту. Я хотел разделить эту блаженную трапезу с женой, но не успел дозвониться в субботу.
— Она уехала к Насте. В Сорокино, — сказала ее подруга.
Настя тоже ее подруга. Ей, видно, скучно без меня, моей жене, и она поторопилась с поездкой.
Тогда я взялся за отдых один, сначала полежал с закрытыми глазами, потом целую эру вставал, одеваясь обстоятельно, бродил по комнате, лениво искал детали туалета, которые специально разбросал накануне, — ходил вчера, точно сеял.
На завтрак я решил проследовать прусским шагом, оттягивая носок, мимо хозяйской дачи. Короче было бы наискось, тропинкой через поляну, и здесь лежал мой обычный путь. Но сейчас я обладал несметным количеством времени, и мог себе позволить посорить часиком-другим, так вот пригоршней, загребая из кармана минуты.
На своей террасе кейфовали хозяева, попивая чай.
— Милости просим, — позвала старая балерина.
— Спасибо, спасибо, — сказал я, важно раскланиваясь, — но я бы прошелся еще. По воздуху для моциона.
— Была бы честь предложена. Смотрите.
Старуха источала добродушие. Едва я сделал шаг и поравнялся с террасой, она окликнула вновь.
— Василий Степанович, — произнесла она. — Вы встречали что-нибудь подобное? Этакого труса?
Старуха указала на Андрея. Она подняла рюмку с белой и держала ее двумя пальцами за шейку высоко над перилами.
— Ему двадцать два, а он до сих пор ни капли. Ну, там вареный лук или морковка, еще можно понять, но это… — Она шутливо покачала головой, словно не веря. — Между тем для аппетита… мм… — Она блаженно прикрыла глаза.
— Я и без этого ем за двоих, — перебил Андрюша, защищаясь от рюмки ладонью.
— Господи, выпей, и она отстанет, — засмеялась Женя.
— Но я не хочу, — возразил Андрей. — Не хочу, и баста! Дрянь она, наверное, несусветная, ваша водка.
— И какой ты после этого мужик? — изумилась старуха. — Дрянь, говорит. Есть немножко горечи, что правда, то правда, а страшного ничего. Верно, Василий Степанович?
Разговор проходил на веселой ноте, но в голосе старухи пробивалось легкое недовольство.
— Разумеется, страшного нет. Но коли он… — начал было я, лениво опираясь на яблоню, у меня времени пропасть, и пусть это видит каждый. — Но коли он… — сказал я, делая округлый жест свободной рукой, жест показывал широту и вольный полет моей мысли, ее задумчивое парение над этим миром.
Но старуха быстренько вмешалась, пресекла полет.
ebooksa