Уложив подбородок на руки и блаженно жмурясь, я поискал взглядом Андрюшу. Он махал мне со средины пруда. А затем подплыл, отряхнулся, точно щенок, рассыпая брызги, и прилег на одеяло.
— Я-то думал, нефтяные разводья. А это твои синяки на поверхности пруда, — сказал я шутливо.
Он шлепнул меня по спине холодной мокрой ладонью. Эта месть вполне возмещала тот моральный ущерб, который я ему нанес, потому что мое белое изнеженное тело мигом покрылось мелкими пупырышками, как кирза.
Мы лежали бок о бок, на животе. Он уже загорел, а моя спина рядом с ним белела сметаной…
«Почему мой сценарий забуксовал, попал в затор?» — подумал я, глядя на муравья, волочившего на себе ствол дерева. Вернее, это был всего лишь кусок сухой занозы. Но муравей сего не знал и тащил тысячелетнюю секвойю, Ну да, затор-то понятен: я дошел до самого щекотливого места, и тут желателен компромисс. Вроде бы но очкам мы выиграли схватку с Сараевым, но директор студии попросил кое-что «написать помягче… закруглить углы»…
Это была его неофициальная «личная просьба», поэтому директор вышел из своего кабинета и отправился к подчиненным сам. Гора нуждалась в Магометах.
Мы находились в монтажной, я пристроился на подоконнике среди металлических коробок с проявленной пленкой, а режиссер Николай сидел за монтажным столом и, ввинтившись взглядом в крошечный экран, просматривал отснятый материал. Это занятие не мешало ему выговаривать мне за мою инертность.
— Надо было со всей журналистской прямотой стукнуть по столу кулаком: «Товарищ директор, вы не правы! Прислушайтесь к голосу времени!» — поучал он меня под сдержанное хихиканье девчонки-монтажера.
При своем среднем возрасте Николай слыл одним из патриархов местного телевидения. Говорят, будто бы в незапамятные времена наша студия начиналась с любительства — с деревянной камеры и комнаты в пищевом институте. Потом будто бы на ее самодельный огонек-глазок слетелись два-три журналиста, один фотограф и совсем юный артист, он же Николай Думенков… И будто бы областное начальство многое позволяло первопроходцам здешнего эфира, мол, пусть учатся на своих ошибках… С тех пор многое изменилось, город получил типовую студию с «настоящей вышкой», теперь ее волны раскатывались по области, из края в край, а коли так, начальство взяло бразды правления в свои руки, «инициатива снизу» сменилась «инициативой сверху». И только Николай сохранил свой прежний романтический энтузиазм.
— У меня не тот характер. Не тот кулак, — сказал я. — И вообще не умею творить коллективом. Я или делаю все сам. Или валю на плечи других.
— Очень плохо, Будем бороться с этим недостатком. Освобожусь, расскажу, как вместе трудились Маркс и Энгельс. Герцен и Огарев, тоже пример.
— А братья Аяксы? — спросил я с невинным видом.
— Можно и об Аяксах, — согласился он, не поведя и бровью.
Девочка-монтажер зажала рот.
Тогда-то открылась дверь, и вошел директор.
— Превосходно! Редакция юмора тоже здесь, — сказал он, имея в виду меня.
— И сатиры, — многозначительно уточнил Николай.
— И сатиры, и сатиры, — успокоил его директор. — Ух, какие мы принципиальные! А сами-то формалистов да буквоедов не переносите на дух, не так ли? — спросил он лукаво.
Но моего режиссера смутить не так-то просто.
— Это не формализм, если исходить из последних событий, — возразил Николай.
ebooksa