С ключом на шее

22
18
20
22
24
26
28
30

И сейчас, поди, вокруг нее вертится — взял манеру забегать с утра пораньше, вроде как провериться. Давление меряет, кобель. Небось опять повышенное — от такой у кого бы не повысилось… Который день опаздывает, ходит, как поддатый, — мысли где угодно, только не на работе. Да и помрачнел. Похоже, не дается ему медсестричка… Нигдеев сердито смахивает со стола валик рыхлого пепла от бездарно сгоревшей «Примы» и раздраженно смотрит на часы. Еще нет и девяти. Не Юрка опаздывает — Нигдеев явился ни свет ни заря, трусливо сбежав из дома, пока эта не проснулась…

Юрка приходит минута в минуту, но к тому времени Нигдеев доходит до ручки. Ему редко нужен совет — но сейчас как раз такой случай.

— Чего такой зеленый? — рассеянно спрашивает Юрка. — Перебрал вчера, что ли?

— Прихватило что-то, — сухо говорит Нигдеев и хватается за новую сигарету. Тщательно разминает, подбирая слова. Юрка, позевывая, мешает в чае, раздражающе звякает ложечкой, бессмысленно пялится в окно. Браться за работу он не торопится, и Нигдеев решается.

— Слушай, — говорит он медленно и раздумчиво, глядя в пустоту перед собой. — Вот предположим, твой близкий человек… делает что-то поганое. Не морду там кому-то набил или ящик тушенки со склада спер, а настоящие мерзости. Что-то страшное. Что бы ты делал?

Юрка бросает на него неожиданно цепкий, настороженный взгляд, и Нигдеев покрывается холодным потом; его охватывает предчувствие катастрофы, но тут Юрка отворачивается к окну.

— Ну не знаю, — мямлит он и принимается сбивать в стопку неопрятную кучу машинописных листов. — Смотря что…

— Что-то… жуткое. Такое, что думаешь: это не тот человек, которого ты знал, это вообще не человек, нелюдь, животное…

— Да что ж он, — слабо усмехается Юрка, — кровь христианских младенцев пьет, что ли?

— Вроде того, — отвечает Нигдеев, леденея. Юрка снова бросает на него неприятно пристальный взгляд и аккуратно откладывает стопку. Сцепляет перед собой руки. Сосредотачивается.

— Ты про эти убийства, да? — тихо спрашивает он. — Про детишек зарезанных?

— Предположим, про них, — тяжело выговаривает Нигдеев. На грудину давит базальтовый валун, и он снова начинает растирать ребра.

— Я бы сначала поговорил с этим человеком, — медленно произносит Юрка. — Может, у него есть на то причины…

— Какие тут могут быть причины! — взвизгивает Нигдеев и осекается.

— Я бы поговорил, а потом уже решал, — настойчиво говорит Юрка. — Мало ли как в жизни бывает. Ты сам недавно… выстрелил неудачно, — с нажимом произносит он, и Нигдеев немеет.

Я был уверен, что это медведь, говорит себе Нигдеев, и кто-то маленький, бледный и тошнотворный, какой-то опарыш, кормящийся на гниющих кусках души, тихонько хихикает в ответ: рассказывай…

Юрка перебирает листы отчета, изредка вскидывая глаза, — как будто чего-то ждет. Похоже, напоминание о Коги было намеком, который Нигдеев не сумел уловить. От напряжения воздух в кабинете густеет и вибрирует, наполненный миллионами готовых ужалить насекомых.

Потом Юрка взрывается.

— Ну, давай! — вскрикивает он. — Беги в ментовку, выкладывай! Облегчи душу!

Нигдеев думает еще пару секунд и решительно качает головой.