Остаются политические. Да, в лагере есть и такие. Их не так много, но они имеются. Правда, и тут проблема. Как знать, кто они на самом деле? Да, конечно, на каждого заключенного имеется дело, и в том деле все прописано: кто он таков, за что именно сидит, какой у него срок… Но что с того? Знал Сальников цену таким делам и прописям в них. Нередко оказывалось, что сиделец не натворил даже десятой доли того, что значилось в его деле. И как, скажите, общаться с таким, тем более на такие опасные темы, как массовый побег из лагеря и последующие диверсии на Транссибе?
К тому же вырисовывается еще одна проблема. Не должен Сальников самолично вести среди заключенных разговоры на такие темы. И ему никто не поверит, и себя самого он разоблачит. Тут начальнику лагеря следует поступить мудрее и тоньше. Ему необходимо найти подходящего помощника среди заключенных. Найти, сагитировать его, убедить, развернуть, так сказать, перед ним перспективы, а дальше пускай уж действует сам под его, Сальникова, неусыпным контролем.
И искать такого помощника следует среди политических. Не может такого быть, чтобы среди них не было ни одного убежденного врага советской власти! Вот его-то Сальникову нужно найти в самое короткое время. А уж далее дело сдвинется с мертвой точки.
И начальник лагеря стал размышлять, как бы ему поскорее вычислить такого человека среди безликой массы заключенных. Рыться в личных делах заключенных он не хотел. Во-первых, на это уйдет много времени, а во-вторых, как уже было сказано, что толку в тех личных делах? Чему в них можно верить и чему верить не следует? Поди разберись.
А потому Сальникову необходимо поговорить на эту тему с лагерным «кумом» — оперуполномоченным. В лагере толковый оперуполномоченный, бывший фронтовик. Год назад его по ранению списали в отставку. Вернее, хотели списать, но он оказался человеком настойчивым и убедил-таки начальство не списывать его подчистую. Нельзя на фронт — так ведь можно определить его на какой-то другой участок. Сейчас везде война, так что он, молодой и красивый, пригодится и в других местах, а не только на передней линии фронта. И он своего добился. Точнее сказать, добился перевода в НКВД и назначения оперуполномоченным в один из сибирских лагерей. А именно в тот лагерь, где начальником — Сальников. Звать оперуполномоченного Егор Казаков. Вот с ним-то Сальникову и надо затеять разговор. Издалека, осторожно, чтобы лагерный «кум» ни о чем не догадался.
И такой разговор состоялся в тот же самый день. В принципе это был обычный разговор между начальником и подчиненным — такие разговоры случались периодически, да иначе и быть не могло. Должен же начальник лагеря знать, что творится в его хозяйстве! На то он и «хозяин», чтобы все знать.
— Ну, и как у нас обстоят дела? — спросил Сальников у Казакова. — Что слышно? Побег не готовится? Массовые волнения не затеваются?
— Сдается, нет, — пожал плечами Казаков. — А то бы я знал.
— Как блатные? — спросил Сальников.
— Да все так же, — ответил Казаков. — Загорают.
— То есть работать они по-прежнему не желают?
— С чего бы вдруг им загореться таким желанием? — с некоторым удивлением спросил Казаков. — Говорят: «хозяин» все равно даст нам пайку. Потому что так полагается по закону. Так зачем же работать? Уж что-что, а законы они знают.
— А что Подкова?
— А что Подкова? Сидит в своем углу в окружении свиты и держит в руках все нити. Как паук.
— На фронт бы их, — покрутил головой Сальников. — Мигом бы образумились.
— Это их-то на фронт? — удивился оперуполномоченный Казаков. — Видал я таких на фронте. Доводилось… Это здесь они благородные да храбрые. Когда их много. А там — мигом зароются в норы, так что и не выковыряешь их оттуда. Или перебегут к врагу.
— А что, бывали случаи? — нарочито равнодушно спросил Сальников.
— Бывали…
— Ну, и как?
— А что как? Поймали и отправили под трибунал. А там — дело известное. Не любят они воевать. Нет уж, пускай лучше сидят здесь, в лагере. Здесь им самое место.