— Чтобы мы действовали по обстоятельствам, — все так же спокойно парировал Лыков. — Вот мы и будем действовать по обстоятельствам. Разъясним Подкове, какая работенка ожидает его за воротами лагеря. Пускай он подумает… И, в свою очередь, разъяснит то своим орлам.
— То есть, по сути, мы его перетянем на свою сторону? — улыбнулся Раздабаров.
— Точнее сказать, перевербуем, — поправил приятеля Лыков.
— Угу, перевербуем… А когда эти фашистские прихвостни придут к нему за ответом, он им и выдаст…
— Ну, что он там им выдаст — это мы тоже должны с ним согласовать, — рассудительно произнес Лыков. — А то мало ли что. А вдруг они сгоряча ухватятся за ножи? Не забывай, они блатные.
— Что ж, — решительно сказал Раздабаров. — Тогда идем к Подкове. Удивим болезного дедушку.
Глава 19
— Там к тебе пришли, — сказал блатной-охранник, заглянув в закуток к Подкове. — Хотят поговорить.
— Что, еще одни? — простонал Подкова.
Была уже почти середина ночи, а Подкове не давали покоя. Нескончаемой вереницей к нему шли блатные, и все с одним и тем же разговором. Вот, мол, тут такое-то и такое-то дело, какие-то смутные личности из числа заключенных подбивают нас на побег, а потому что нам делать? Всем им Подкова отвечал, по сути, одно и то же: погодите до утра, а утром будет видно. Хотя что именно утром будет видно, Подкова не знал. Все было смутно, неясно, тревожно… Но должен же был он что-нибудь говорить блатным? Вот он и говорил. А на самом деле его томили тревожные, пугающие предчувствия. Подкова ощущал, что его загнали в угол. Но вот кто его загнал и с какой целью — на эти вопросы у Подковы не было ясного ответа.
А блатные все шли и шли… Вот пришли еще.
— Сколько их? — В голосе Подковы слышалось вовсе даже не наигранное, а самое настоящее страдание.
— Двое, — ответил телохранитель.
— Кто такие?
— Эти… новенькие… как их — Музыкант и Угрюмый.
— Что им надо?
— Хотят поговорить. У них важный разговор. Сказали, что насчет работенки.
— Какой еще работенки? — приподнялся на койке Подкова.
— Не знаю, — пожал плечами телохранитель. — Они сказали, что ты поймешь, о чем речь.
Какое-то время Подкова, ничего не говоря, размышлял. Он пытался соединить несоединимое. Ладно, работенка… О ней, помнится, намекал Осипов. Говорил, что если Подкова, выбравшись из лагеря, согласится на эту работенку, то будут у него и деньги, и документы, а в дополнение к ним — дороги на все четыре стороны. То есть воля вольная во всех мыслимых понятиях. Ну, так то Осипов. А эти двое — Музыкант и Угрюмый — при чем тут они? Они-то откуда могут знать о какой-то работенке? Или, может, в их словах таится что-то другое, а не то, на что давеча намекал Осипов? А тогда — что? Вот ведь какая незадача — совсем запутались мысли у Подковы из-за свалившихся на его голову неожиданных бед!