— А мешок? А письма?
Казимир Иванович задумчиво посмотрел на мешок и ничего не сказал.
В маленьком холле, перед Ожижительной, было тихо. Машина была выключена, погасли экраны с электрическими разрядами. Поршень странно повис на полдороге в пустоте. Трубки и провода тоже повисли. Их даже не очень было видно. Раздавался только мерный звук, словно из крана капала вода.
В кресле дремала Наташа; по-прежнему в резиновом фартуке, перчатки сняла. Рядом дремала Пунченок, свернулась калачиком, совсем как академик на диванчике. И туфли на полу стояли, только не домашние. Николай вертел в пальцах погасшую сигарету, задумчиво хмурился. Марта Петровна за конторкой опустила голову на руки и тоже, кажется, спала. Тамара Владимировна и Ионов что-то подсчитывали на листке бумаги, тихонько переговаривались. Громцев бродил из угла в угол, как в былые времена, когда поглядывал на люстру.
Ребята вошли в холл и остановились.
— Ты иди.
— Нет, ты иди.
— Почему я?
— Ты по телефону говорил.
Это начали торговаться Гунн и летние шапки. Тогда мальчик со шнурками решил, что наступил для него момент и он сумеет поговорить с Громцевым как физик с физиком. Но тут Громцев обернулся, удивлённо поднял брови. Первый человек, который всё-таки выразил удивление. А может быть, это теперь условный рефлекс у Громцева на всех младших школьников, где бы они ни были?..
— Час от часу не легче, — вздохнул Вадим Павлович. — Говорите, что там у вас, излагайте.
Вперёд вышел Казимир Иванович, пожал Громцеву руку.
— Вам звонили из вычислительного.
— Да? — Громцев оживился.
— Опять вы чего-то недобрали.
— Восемь тысячных, — быстро сказал мальчик со шнурками. Он достиг своего: физик поговорил с физиком.
Все начали подниматься с мест. Наташа натянула резиновые перчатки. Пунченок потёрла кулаком глаза, потом спрыгнула с кресла, надела туфли.
— Будите Главного Криогена, — сказал Громцев.
— Записывать тридцать седьмой? — спросила Марта Петровна.
Часть сотрудников потянулась к машине, остальные — наверх, к лаборатории Мельникова.