Она сказала:
— Геннадий Павлович, мне надо с вами поговорить.
— Если разрешите, немного попозже, я спешу на завтрак, могут закрыть столовую.
— Садитесь, я вас покормлю.
Геннадий обычно отклонял такие приглашения Прасковьи Кузьминишны. Люди живут на скромную пенсию. Но сегодня воскресенье, и так не хочется тащиться в столовую. Лучше лишний часок позаниматься английским.
Геннадий сел к столу. Прасковья Кузьминишна налила ему чаю.
— Берите масло, сыр. Хотите, я вам яичницу сготовлю?
— Спасибо, я по утрам немного ем.
— Геннадий Павлович, — сказала Прасковья Кузьминишна, — вы не обижайтесь. Я вас предупреждала, что ищу квартирантов семейных. Вот и нашлись такие. Муж и жена. Немолодые уже, он еще работает, она пенсионерка. Значит, она всегда дома будет, а я больна, мало ли что может случиться.
Геннадий отодвинул стакан:
— Жаль, очень жаль, я так привык к вашему дому.
— Я лично против вас ничего не имею, — вздохнув, проговорила Прасковья Кузьминишна.
Геннадию что-то не понравилось в этих ее словах, вернее, в том, как они были сказаны.
— Прасковья Кузьминишна, я знаю, что вы прямой и правдивый человек. Я вижу, дело здесь не только в семейных квартирантах. Так в чем же?
— О Варе я беспокоюсь. Вчера она еще девчонкой была, а сегодня взрослая девушка. Вот я и подумала: нехорошо, что в доме сейчас посторонний молодой человек живет. Ни к чему это.
— Но, Прасковья Кузьминишна, позвольте... Вы можете не сомневаться в моей порядочности. И дочь ваша скромная девушка.
— А я не сомневаюсь, — горькая улыбка пробежала по ее обесцвеченным болезнью губам. — Я никакого права не имею сомневаться ни в вашей порядочности, ни в скромности моей дочери. И все же вам лучше уйти. Скажу вам откровенно, Геннадий Павлович, скорее всего вы тут ни при чем, но я заметила — Варе стало тревожно, тяжко с вами по соседству. Так что лучше оставьте нас, Геннадий Павлович, и не судите меня строго.
— За что же вас судить? Вы мать...
— И не просто мать. Мать-одиночка, как говорят теперь. Вы, наверное, обратили внимание, что Варя у нас тоже Кузьминишна. Это имя моего отца, а у Вари отца нет. Не было и нет. Это моя вина. Непоправимая. И я не хочу, чтобы Варя повторила мою судьбу.
Геннадий был потрясен этим признанием, он вдруг понял, что Прасковья Кузьминишна сказала ему об этом потому, что она обречена, потому что ей недолго осталось жить, и от этого ей все равно, что подумает он, Геннадий Громов, о ее прошлом. Все равно.