Круча

«Лейбор парти», — услышал он. К чему это Бухарин упоминает английскую «Рабочую партию»?.. Ах да, это он о какой-то временной перестройке, кажется, в работе ЦК, во избежание новых внутрипартийных обострений. Костя наконец сосредоточился на том, что ему читают. Бухарин пишет о необходимости «ужиться с Троцким»?.. Но ведь английская «Рабочая партия» объединяет политические организации с разными политическими программами. У Бухарина это уподобление фигуральное, — конечно, он пишет о партийной дисциплине, о подчинении решениям ЦК, — но все же? Это что-то вроде принципа «живи и жить давай другим», на основе которого Троцкий уживался в одной партии с меньшевиками-ликвидаторами…

Бухарин кончил читать. Пересветов спросил:

— Скажите, пожалуйста… куда вы эту записку хотите подать?

— Я подал ее в ЦК.

— Подали?..

— А что? — Бухарин засмеялся тихим смешком. — Она вам кажется слишком смелой, да?

Слегка бледнея, Пересветов отвечал:

— Я несогласен с ней в корне.

— Ого! — по-прежнему тихо воскликнул Бухарин. — В корне?.. Это серьезно!

Он поднялся и собрал со стола листочки.

— Ведь вы здесь, по существу, становитесь на почву…

— Потом, потом поговорим, — остановил его Бухарин и вышел.

Костя сидел оцепенелый. Он ничего не понимал. То, что он выслушал, в его глазах никак не вязалось ни с линией ЦК, ни с собственным поведением Бухарина за последний год. Наконец, не вязалось это и с его, Костиной, недописанной статьей…

Дверь приоткрылась, показалась голова Марии Ильиничны.

— К вам можно?

— Конечно!

Она закрыла за собой дверь и бесшумными мелкими шажками подошла к столу.

— Что у вас здесь произошло? — спросила она, не откликаясь на Костино приглашение сесть и впиваясь в него глазами.

— Он мне прочел сейчас одну свою записку. А что? Он сказал что-нибудь?

— Он вошел, снял кожанку, бросил на диван и вдруг говорит: «Ай да Костя!» Я спрашиваю: «Что Костя?» Он отвечает: «Ничего, Мария Ильинична, это я так». Может быть, он не хочет, чтобы я знала про эту записку?