Круча

— Ты что же, недооцениваешь действительную опасность перерождения в обстановке нэпа, когда кулак растет?

— Пусть ее троцкисты «переоценивают», нам это не к лицу.

Не нравилось Пересветову и заигрывание Зиновьева с лозунгом «равенства».

— Без уничтожения классов лозунг этот — не наш, а о бесклассовом обществе у нас говорить еще рано.

Книга «Ленинизм» в некоторых отношениях ошеломила Костю. Тенденциозным подбором цитат из сочинений Ленина Зиновьев пытался ниспровергнуть общеизвестные ленинские положения о социалистическом характере наших государственных предприятий и кооперации (Зиновьев объявлял их «госкапиталистическими»), о наличии в СССР всего необходимого и достаточного для построения полного социалистического общества. Лозунг прочного союза с середняком подменялся в книге лозунгом его «нейтрализации». В новой экономической политике Зиновьев видел лишь «отступление», тогда как Ленин еще на XI съезде партии, в 1922 году, объявил отступление оконченным, призвав к перегруппировке сил для наступления на капиталистические элементы в СССР, для решения вопроса «кто кого» в пользу социализма.

— Что случилось с Зиновьевым? — спрашивал Костя у Окаёмова. — Что за «трансформация» такая? Начал с требования «изжить» Троцкого, а сам переходит к нему на идейное иждивение! Ведь это Троцкий отстаивал тезис о невозможности построения социализма «в одной стране». Да ведь голосовал же сам Зиновьев против этого тезиса на XIV партконференции, как же это он поворачивает оглобли?

— Не знаю, — отговаривался Окаёмов, — если голосовал, значит, не хотел раньше времени обнаруживать разногласия в среде ленинского большинства ЦК.

— А теперь взял да обнаружил? Что же изменилось за пять месяцев? И вообще, что за дипломатия внутри партии? У кого он ей научился? У того же Троцкого!..

Они сцепились и битый час спорили в курилке.

Наконец выплыл еще пункт разногласий. Те самые цифры хлебофуражного баланса, которые удивили Кертуева, поднял на щит Каменев, хотя проверка ЦСУ и выявила их ошибочность. Отстаивающих эти цифры обвиняли в панике перед кулаком, в недооценке середняка, а они своих противников — в преуменьшении кулацкой опасности…

Разногласия росли, как снежный ком! До поры до времени, однако, споры захватывали сравнительно узкий круг журналистов, экономистов, партийных руководителей. Но близился очередной съезд партии, возникало опасение — не выльется ли дискуссия на съезде в новую вспышку фракционной борьбы? Удержатся ли спорящие в должных рамках? Это заботило каждого, кто жил интересами партии.

5

В первых числах октября Уманская написала Косте, что товарищеский суд врачей оправдал ее отца, признав обвинение во «врачебном убийстве» плодом вымысла.

Что касается самой Елены, то она решила остаться у отца и в Москву не вернется. Стрелецкий губком партии послал уже на нее запрос в учраспред ЦК.

Пораженный Костя читал:

«Ты свяжешь мой шаг с нашими отношениями и не ошибешься.

Наши часы били в разное время. В Марфине ты не догадался, что творится со мной, а потом я не доверилась твоему чувству. Признаюсь напрямик, что я любила тебя.

Может быть, я ошиблась, отклонив твой «наполеоновский» рецепт? Он дал бы нам возможность окончательно проверить, прав ли ты был, решаясь на разрыв с семьей. Но какой ценой мы бы это узнали? Никто нам этого не скажет.

Принять тебя за легкомысленного искателя «новых ощущений» я не могла, видя, как ты честно стараешься отдать себе и мне отчет в каждом своем душевном движении и поступке. Раз он ставит на карту будущее семьи, с которой сжился, рассуждала я, значит, чувство его действительно захлестнуло. Но прочно ли оно? Что будет со мной, если оно остынет?

Как видишь, я порядочная эгоистка.

Ты не должен меня упрекать, что я решаю «за тебя». Я наблюдала тебя внимательно, пристрастно и чувствовала, что мы могли бы стать действительно счастливы… если бы не было у тебя Оли и детей.