«Марк Твен» подался вперед, отрываясь от спинки дивана и поправляя на носу шевельнувшиеся от резкого движения очки.
— «Может быть, говорит, он охладел? Может быть, его нужно подогреть?»
Старый журналист принужденно засмеялся.
— Н-да-с!.. — протянул он.
— Я подумала, что не мешает вам знать дословно, что про вас генеральный секретарь ЦК сказал секретарю редакции «Правды». Мало ли что! На моем месте здесь может оказаться когда-нибудь другой человек… Так что вы меня извините и не примите это за мой выговор.
— Что вы, что вы, Мария Ильинична! — всполошился заведующий отделом. — Я вам глубоко признателен за эту… неоценимую для меня информацию!
Отирая выступившую на лбу испарину, он засмеялся уже менее принужденно.
Когда он вышел, Пересветов сказал:
— Мария Ильинична, я давно хотел вас спросить… Вы мне можете не отвечать, если не захотите.
— Пожалуйста, спрашивайте.
— Я Сталина лично сам почти не знаю, разговаривал с ним сейчас в третий раз в жизни. Нет, вру, во второй, потому что, когда мы к нему домой ходили, я слушал, что говорят другие, а сам молчал. Я знаю о «Завещании» Владимира Ильича, хоть и не читал его. Сумеет ли Сталин исправиться, как вы думаете?
Мария Ильинична слушала, чертя по бумаге карандашом.
— Это единственный случай, — отвечала она тихо, — когда я была бы рада, если бы Ленин ошибся.
Пришел Шандалов. Костя передал ему свой разговор со Сталиным. Виктор слушал, усмехаясь, и понемногу розовел. В это время раздался новый звонок. Сталин спрашивал, в редакции ли еще Пересветов, и тот подошел к телефону.
— Вы, кажется, сказали, что хотите что-то писать против социал-демократов? — спросил Сталин.
— Да, об австро-марксистах. Я последние месяцы следил за их газетой.
— Слушайте, об австро-марксистах мы все-таки кое-что знаем, а вот об американском реформизме почти что ничего. Подобрали бы вы себе компаньона из «красных профессоров» и ехали бы на годик в Америку, с заданием написать критические работы о реформизме в Соединенных Штатах. Командировку вам ЦК устроит.
— Иосиф Виссарионович! Ведь я английского языка совершенно не знаю! — взмолился Пересветов, взволнованный неожиданно открывавшейся возможностью научной командировки за границу. — В Австрию или в Германию я бы поехал с огромным удовольствием! Даже и не на год, можно в меньший срок успеть. И товарища легко подобрал бы. А в Америку — это очень заманчиво, но в короткий срок я не смогу овладеть совершенно для меня новым языком!
— Ну хорошо. — сказал Сталин. — Вы когда думаете возвращаться из Ленинграда?
— В отделе печати мне сказали — обратиться к ним осенью.