Подростки своей вины не отрицали, однако вели себя по-разному. Семины ответы откровенностью не отличались: «Не знаю… Не помню…» Что они хотели делать с таким количеством папирос и сигарет? «Выкурить их». А с брелоками, авторучками и прочей мелочью? Он пожимал плечами: «Не знаю…» Было ли намерение их продать? Сема качал головой — не было. А когда Толя признал, что такое намерение у них было, Семен на повторный вопрос сказал: «Не помню».
В своем последнем слове Толя говорил, что раскаивается, обещал сделанного не повторять, просил не лишать его свободы и под конец расплакался. А Сема, поднявшись с места, произнес всего три слова: «Мама, прости меня». И сел. Разговаривать с судом он не собирался. А мать, уткнувшись в платок, зарыдала в голос.
Дирекция интерната дала обоим подросткам, по их поведению в школе до этого случая, характеристики неплохие. Суд приговорил Федоскина к лишению свободы на два года, которые он по первому приговору имел условно, а Корабликова — к году условно.
Когда шли с заседания суда, Пересветов сказал Долинову и Тамаре Викторовне, что настоящее виновники мальчишеской кражи остались без наказания.
— Это родители Федоскина. Семины отец и мать.
— Понимаю вас, — отвечал Леонард Леонович, — но их поведение не подсудно. Нет такой юрисдикции, чтобы наказывать за нежелание заботиться о детях или неумение их воспитывать.
— Жаль, что нет! — запальчиво воскликнул Константин Андреевич. — Вы думаете, о чем мамаша плакала: что сынок стащил у государства? Как бы не так! О том, что он попался. У этого семейного дуэта на суде был прозрачный подтекст. Наверняка мамочка на глазах у ребенка чем-нибудь промышляла «налево». Вот яблочко и не укатилось от яблоньки.
…Знакомясь с литературой по психологии, Константин в одном из журналов наткнулся на статью по проблеме наследственности, подписанную: «Г. Ступишин, доктор биологических наук». Геннадий! Еще один старый друг, давно утерянный из виду, младший брат Юрия, редактора пензенских «Зорь»!
Разузнать адрес не составило труда. Они списались. Гена работал в научных учреждениях Ленинграда и в очередной приезд в Москву зашел к Пересветовым. Его невысокая фигура сохранила военную выправку (он участвовал в гражданской войне); волосы слегка поседели, сходившиеся у переносицы черные брови придавали его лицу мрачноватый вид. Из кармашка на выпуклой груди торчала верхушка футлярика; расцеловавшись с ним, Костя щелкнул по ней пальцем и спросил:
— Лупу с собой таскаешь по-прежнему?
— Футляр с очками, — отвечал, улыбнувшись, Геннадий.
В юности он очков не носил. От улыбки две глубокие складки обозначились на щеках. Пересветов позвонил сыну, считая, что эти двое должны друг друга заинтересовать. Взял экземпляр своего первого романа и с проникновенной надписью вручил Ступишину, умолчав, что тут он в «вундеркинде от биологии» узнает себя (Гена увлекался естественными науками с младших классов гимназии). Ступишин стал извиняться, что не читал пересветовских романов.
— Разве можно всех писателей перечитать, — возразил Костя, — их у нас нынче тысячи. Да ведь и я твоих трудов не читал.
— Мои труды специальные, а в искусстве каждый должен разбираться. Учти, в распре «физиков» и «лириков» я был на стороне последних.
Ступишин расспросил Костю о его успехах, о военных злоключениях. Коротко рассказал о себе: перед войной его, как сторонника генетической теории, сняли с научной работы в Ленинграде, и он вплоть до 60-х годов работал на периферии не по специальности.
— Если хочешь узнать, через какие испытания прошла в годы своего возмужания советская генетика и ее сторонники, прочти воспоминания академика Дубинина. С тридцатых годов у нас с нелегкой руки Лысенко считалось, что ген — это «фальшь», что, наследственные признаки генами не передаются, их можно произвольно изменять, варьируя условия жизни растений и организмов.
— По Дарвину, насколько я понимаю, — сказал Константин, — изменения в генах происходят случайно, однако те из них, какие помогают данной особи выжить, могут закрепиться в потомстве. Сведение причин изменчивости к внешней среде мне всегда казалось отзвуком философии механистического материализма.
— Теперь открыты закономерности изменений в генах и под влиянием окружающей среды, но без генов наследственности не существует. Это азбучно, а оспаривалось целых тридцать лет. Лишь в шестидесятых годах советская генетика снова заняла подобающее место в мировой науке.
Приехал Владимир. Представляя ему Ступишина, отец пошутил:
— Прирожденный генетик — Гена от рождения.
ebooksa