Уинстон спокойно протянул паспорт.
— Вениамин Бернхардович Шмидт, — прочитал Колоб, — Ты что, немцем стать решил?
— Сказали, что английское имя люди не поймут. Англичан у вас не любят. На русское переходить не стоит, потому что видно, что я не русский. Обрусевший немец для легенды нормально.
— Говорят нормально, значит нормально, — Колоб протянул паспорт обратно, — Немцев у нас полно.
— Исаакиевский собор, конечная, — сказал водитель, и пассажиры вышли.
День выдался не особо солнечный, но хотя бы без дождя. Выйдя из микроавтобуса, они попали в толпу туристов из западной Европы. В две толпы сразу. Вроде бы немцев, которые шли к собору колонной по два и в ногу. И вроде бы испанцев, которые шли от собора совершенно не организованно.
Испанцы отскочили с тротуара, и немцы прошли, не снижая скорость. Колоб подхватил засмотревшегося на собор Уинстона и вступил вместе с ним немцам в кильватер.
— Первый раз в Ленинграде? — спросил Колоб.
— Да.
— В Москве, в Риме был?
— Нет.
— Толком нашу архитектуру и не видел. Там внутри музей и можно на колоннаду подняться. Идем?
— Идем.
Казалось бы, что стоило русскому сразу попрощаться и пойти по своим делам? Но Колоб вроде бы искренне относился к англичанину как к дорогому гостю своего города и своей страны. По некоторым репликам насчет церковной архитектуры Уинстон понял, что русский считает своей страной всю Европу, в том числе Россию несколько более своей. И где-то в России у него, наверное, есть родной город, который уже совсем-совсем свой. Только деревня предков еще более своя.
Внутри собор не то, чтобы производил впечатление. Он производил культурный шок. Уинстон никогда в жизни не был в помещении с таким внутренним объемом. И весь этот полированный камень вокруг. И картины на религиозную тему. И освещение. Десятилетия кропотливого труда. Безумно красиво. Если считать, что это религиозная пропаганда, то это самая дорогая и красивая пропаганда в мире.
В Лондоне вроде бы тоже стоят какие-то соборы. Европейцы со своей атеистической государственной идеологией не боятся держать соборы открытыми и вообще не скрывают свое христианское прошлое. А Океания стирает религию из массового сознания. Почему? Потому что европейская пропаганда умеет побеждать противников в открытую, а океанская может работать только на полностью зачищенном поле.
До чего же талантливо сделано все вокруг. Зачем европейцы строили такие массивные и очень дорогие церкви? Здесь не жили цари, здесь не заседали министры. Здесь собирался в большом количестве простой народ. Или непростой? Но почему нет скамеек, как в английских церквях? Чтобы больше влезло?
— Зачем это все? — спросил Уинстон.
— Что? — удивился вопросу Колоб.
— Зал, купол…