— Я свое отсидел.
— Скажем так, за каждого человека, которого нам с тобой придется застрелить, если, конечно, придется, нам дадут не срок, а медаль.
— Японцы?
— Японцы. И русские, которые работают на японцев.
— Тебя контрразведка завербовала?
— Типун тебе на язык!
Что такое «типун», Уинстон не знал. По крайней мере, среди синонимов к половому органу такое не значилось. Значит, это не ругательство, за которое бьют или убивают, а просто что-то невкусное.
— У нас свои интересы, у зеленых свои, — сказал Колоб, — Сейчас они зацепились за тех японцев. Предположили, что это шпионы, а те, кто под ними ходит, агентура.
— Если кто-то ходит под шпионом, то он агент, — согласился Уинстон.
— А на самом деле японцы просто продают опиум, а братва просто покупает и перепродает по стране, — продолжил Колоб.
— У нас кто работает с врагом, тот тоже враг. У вас нет?
Колоб вздохнул.
— Для государства мы, воры, и так враги. И без японцев. Японцы тоже и так враги. И без воров. Шпионаж и контрабанда это разные составы преступления. В торговлю паленым товаром зеленым нечего лезть. Они в теме разбираются как свинья в апельсинах.
Уинстон попытался представить свинью, разбирающуюся в апельсинах. Представил финальную сцену «Скотного двора» и улыбнулся.
— В общем, ты не против? — спросил Колоб. Ему уже немного надоело, но не настолько, чтобы свернуть разговор.
— Я хочу домой и мне нужны деньги, — уверенно сказал Уинстон. Как раз та ситуация, к которой его готовил Виктор Петрович, — Меня не будет мучить совесть, если я постреляю по вашим преступникам и по японцам. Меня с детства учили, что убивать русских и азиатов это хорошо. Я немного уже убил и нисколько не жалею, — продолжил он.
— Теперь я себя предателем чувствую, — сказал Колоб, — Потому что на одной стороне с врагом.
— Ты всю жизнь на этой стороне. И убивал не только преступников.
— Я же не за вас убивал, а по своим делам.
— Ты как бы второй фронт открыл. Вот мы воюем с Европой, и Остазия с ней воюет. Мы со своей стороны, они со своей. Но они нам союзники получаются.