Счастливчики

— Как глупо получилось, — сказала Клаудиа.

— Да, теперь это кажется глупым.

Клаудиа опустила голову.

— В конце концов, это дело чести, — сказал Лопес. — Скверно, что была перестрелка, те, на корме, не хотели их пускать. Просто не верится, только познакомились, всей дружбе-то — два дня, если это можно назвать дружбой, и вот…

— Что-то случилось с Габриэлем?

Вопрос прозвучал утверждением; Лопесу осталось только молчать и смотреть на нее. Клаудиа поднялась на ноги, рот приоткрылся. Сразу стала некрасивой, почти нелепой. Шагнула вперед, ноги не слушались, пришлось ухватиться за стул.

— Его принесли в каюту, — сказал Лопес. — Я побуду с Хорхе, если хотите.

Рауль, карауливший в коридоре, пропустил Клаудиу в каюту и закрыл дверь. Пистолет в кармане уже мешал, глупо было ожидать, что глициды пойдут в контратаку. Так ли, иначе — все должно окончиться на этом; не война же, в конце концов. Захотелось пойти в коридор правого борта, откуда неслись визгливые восклицания дона Гало, проклятия доктора Рестелли, крики дам. «Бедные, — подумал Рауль, — ну и плавание мы им устроили…» Он видел, как Атилио робко вошел в каюту Клаудии, и пошел к нему. Во рту стоял привкус рассветного часа. «Это действительно была пластинка Айвора Новельо?» — подумал он, силясь отогнать образ Паулы, который настойчиво возвращался. Он смирился и позволил ей явиться в том виде, в каком она пришла в каюту Медрано вслед за Лопесом — в красном халате, с красиво распущенными волосами, какой ему нравилось видеть ее по утрам.

— В конце концов, в конце концов, — повторял Рауль.

Он открыл дверь и вошел. Атилио и Лопес тихо разговаривали. Персио дышал, чуть присвистывая, что очень вязалось с его обликом. Атилио подошел, приложив палец к губам.

— Парнишке лучше, лучше, — сказал он шепотом. — Мать говорит, температуры уже нет. Всю ночь спал потрясно.

— Замечательно, — сказал Рауль.

— А я пойду к себе, придется объясняться с невестой и со старухами, — сказал Мохнатый. — Что с ними делается, мамочка родная. Как злобятся.

Рауль посмотрел ему вслед и сел рядом с Лопесом; тот протянул ему сигарету. Дружно отодвинув кресла подальше от постели Хорхе, они молча закурили. Рауль почувствовал: Лопес благодарен ему и за то, что он пришел, и за то, что дает ему возможность поговорить напрямую.

— Две вещи, — проговорил Лопес резко. — Первое: я считаю себя виновным в том, что произошло. Я знаю, это глупо, потому что все это могло произойти или случиться с любым другим, но я поступил плохо: остался здесь, в то время как вы… — У него пресекся голос, он сделал усилие, сглотнул слюну. — Дело в том, что я был близок с Паулой, — сказал он, глядя на Рауля, крутившего в пальцах сигарету. — Это — второе.

— О первом и речи нет, — сказал Рауль. — Вы были не в состоянии идти с нами, не говоря уж о том, что дело не казалось таким опасным. Что же касается второго, я полагаю, Паула сказала вам, что вы не обязаны давать мне никаких объяснений.

— Объяснений — да, — смутился Лопес. — Но все-таки…

— Все-таки — спасибо. Очень порядочно с вашей стороны.

— Мама, — позвал Хорхе. — Мама, где ты?

Персио подскочил и сразу выпрыгнул из сна к постели Хорхе. Рауль и Лопес, не шевелясь, ждали.