— Заплачу доллар, — сказал Джейсон.
Пошептались.
— За доллар не с руки нам, — сказал один.
— А за сколько?
— Ты разве поедешь? — спросил один.
— Мне-то нельзя, — сказал другой. — А тебе почему бы не отвезти его? Все равно делать нечего.
— Нет, есть чего.
— А ну, какие у тебя дела? Опять пошептались, посмеиваясь.
— Два доллара дам, — сказал Джейсон. — Тому, кто повезет.
— Да мне тоже нельзя, — сказал первый.
— Ладно, — сказал Джейсон. — Ступайте.
Время шло, он сидел. Услышал, как пробило полчаса, затем показались горожане, одетые по-воскресному, по-пасхальному. Иные, проходя, бросали взгляд на человека за рулем небольшой машины, — а он сидел, и невидимая пряжа его жизни была растереблена, спутана, висела рваными махрами. Немного погодя подошел негр в спецовке.
— Это вас надо в Джефферсон? — спросил он.
— Да, — сказал Джейсон. — Сколько возьмешь с меня?
— Четыре доллара.
— Два дам.
— Меньше чем за четыре не могу. — Человек в машине сидел не шевелясь, не глядя даже на негра. Негр сказал: — Так хотите или нет?
— Ладно, — сказал Джейсон. — Садись.
Он подвинулся, негр взялся за баранку. Джейсон закрыл глаза. «До Джефферсона дотерпеть, там лекарство — сказал он себе, расслабляясь, приноравливаясь к тряске. — Там-то найдется». Они выехали из города — улицами, где люди мирно входили в свои калитки, к праздничным обедам. О лекарстве, об отдыхе думалось Джейсону. Не о доме джефферсонском, где Бен с Ластером ели холодный обед за кухонным столом. Что-то — отсутствие ль прямой и гибельной беды, угрозы в привычном, повседневном зле — позволило ему погасить в памяти реальный Джефферсон, где должна будет возобновиться его жизнь.
Когда Бен и Ластер поели, Дилси велела им идти во двор.