Они легли. Свет потух. Минк лежал на спине, тихо дыша, сложив руки на груди. Он думал: «Наверняка не меньше трех долларов. Наверняка и сегодняшний день засчитают», — думал: «Но с воскресеньем, выходит, три дня пропало, даже если мне добраться до Мемфиса в воскресенье после расчета, там уже все лавки, где его можно купить, закроют до понедельника», — думал: «Как видно, придется подождать три дня», — и с огорчением: «Все равно ничего не придумаешь», — и тут же почти сразу уснул спокойным крепким сном, и уже было совсем светло, когда он очнулся; некоторое время он лежал спокойно, прежде чем понял, что остался один. После ему казалось, что, осознав, что стряслось, он еще минуту лежал тихо и спокойно, все еще лениво вертя в руке английскую булавку, которая лежала расстегнутая у него на груди: но тут он вскочил, сел и, даже не видя, что окно открыто и ставня болтается, уже неистово рвал из нагрудного кармана сверток газетной бумаги, где была приколота десятидолларовая бумажка, и вместо проклятий и ругани у него выходило только жалкое повизгивание, и он стучал кулаком в запертую дверь, пока ее не распахнул Гудихэй, сразу увидевший раскрытое окно.
— Ограбил, значит, сукин сын, — сказал Гудихэй.
— Десять долларов взял, — сказал Минк. — Поймать его надо. Пустите!
— Погодите, — сказал Гудихэй, все еще загораживая двери, — сейчас его уже не поймать.
— Надо! — сказал он. — Мне эта десятка нужна.
— Вам она нужна, чтобы до дому добраться, так, что ли?
— Да, — сказал он и снова выругался. — Я без нее никуда. Пустите же!
— Давно дома не были? — сказал Гудихэй.
— Тридцать восемь лет. Скажите, куда, он, по-вашему, пошел?
— Погодите! — сказал Гудихэй, не двигаясь. — Ладно, постараюсь, чтобы вы в воскресенье получили эти десять долларов. Стряпать умеете?
— Могу жарить мясо, яичницу, — сказал Минк.
— Ладно. Готовьте, завтрак, а я нагружу машину. Пошли, — Гудихэй показал ему, как зажигать плиту, и ушел; а он долил вчерашний кофе водой, по привычке, как доливал всегда, пока гуща не теряла всякий запах и цвет, потом нарезал сало, по той же привычке посыпал его мукой на сковородке, достал яйца для яичницы и, постояв у открытой двери, отошел и стал сосредоточенно смотреть на висевший под каской автомат в тяжелой кобуре, думая спокойно: «Взять бы мне его дня на два, тогда и десять долларов не понадобилось бы», — думая: «Ограбил меня запросто, слова не сказал, почему же и я теперь не имею права грабить? Уж не говорю, что мне эти десять долларов позарез нужны, во сто раз, в тысячу раз нужнее, чем какому другому человеку», — думая уже совсем спокойно, мирно: «Нет, никогда я не воровал. Никогда я до этого не доходил, воровать я никогда не стану».
Когда он подошел к двери, чтобы кликнуть Гудихэя завтракать, тот еще с каким-то человеком уже сложили в грузовик целые перегородки и отдельные доски, потом, сидя на этой груде досок, он снова ехал по шоссе к Мемфису; он даже подумал: «Может, они проедут до самого Мемфиса, и будь у меня десять долларов…» — но потом перестал думать и просто трясся в кузове, пока грузовик не свернул на боковую дорогу; сначала подъезжали, потом въехали и дальше уже ехали по чьим-то владениям, угодьям, плантациям — по бескрайним хлопковым полям, где еще белел хлопок в ожидании сборщиков, потом повернули по проселку через поле и подъехали к заросшему ивняком затону, где стоял еще один «пикап», тоже с грузом разобранных перегородок, и рядом трое или четверо мужчин, чем-то до странности похожих на Гудихэя и водителя его, вернее, их грузовика; он, Минк, не мог сказать, чем именно похожих, и даже не думал об этом: не присматриваясь, он просто заметил еще одну военную куртку, потом, тоже не присматриваясь, увидел канат, обтянутый прямоугольником меж вбитыми кольями и обозначавший место, где собирались строить; и тут они разгрузили доски, и Гудихэй сказал:
— Ладно, вы с Альбертом можете отправляться за следующим грузом.
Теперь он ехал в кабине назад, в приход, или как оно там называлось, где они с Альбертом еще раз нагрузили «пикап» и опять поехали к затону: к этому времени при стольких рабочих руках — если все четверо работали так же быстро, как Гудихэй, — там должна была уже вырасти целая стенка. Но вместо этого ни второго грузовика, ни Гудихэя, ни отмеченного вешками и канатом участка там не оказалось, и только трое мужчин спокойно сидели возле кучи досок и бревен.
— Что такое? — спросил Альберт.
— Ага, — сказал один из сидящих. — Передумал.
— Как? — сказал Минк. — Кто передумал? Мне ехать надо. Я и то опаздываю.
— Хозяин участка, — сказал Альберт. — Сначала разрешил поставить тут молельню. Да кто-то заставил его передумать. Может, банк, который держит на него закладную. Может, Легион.
— Какой Легион? — сказал Минк.