— Просто десять центов, — сказал негр. — Берете или нет?
— Дайте мне пару, — сказал он. — И снова он пошел по улицам, и уже по-настоящему светило солнце, и он влился в торопливую толпу, грызя пахнущих ванилью мелких зверушек; времени было достаточно, потому что ему не только ничто не грозило, но он точно знал, где он находится; ему достаточно было обернуться (но он не обернулся) — и он увидал бы ту самую улицу, тот самый дом (он, конечно, не знал, да и не узнал бы, если бы увидел свою младшую дочку, которая теперь содержала этот дом), куда он вошел со своим наставником в ту ночь сорок семь лет назад и где ждали сияющие плечи женщин, не только сложенных, как Елена, и Ева, и Лилит, не только делавших то же, что и Елена, Ева и Лилит, но и белокожих, как они, — тот дом, где он в постели продажной женщины сказал «нет» не только всем тяжким, диким годам своей тяжкой, пустой жизни, но и самой смерти.
Окошко осталось таким же: то же немытое стекло за проволочной решеткой, где лежали те же потрепанные банджо, вычурные часы и лотки со стеклянными украшениями.
— Мне надо купить револьвер, — сказал он стоявшим за прилавком мужчинам с синеватыми, как у пиратов, подбородками.
— А разрешение есть? — спросил первый.
— Разрешение? — сказал он. — Да мне только надо купить револьвер. Мне еще раньше говорили, что тут продаются револьверы. Деньги у меня есть.
— Кто вам сказал, что тут продаются револьверы? — спросил первый.
— Да, может, он вовсе не хочет покупать, может, он из заклада выкупить хочет, — сказал второй.
— А-а, — сказал первый, — это дело другое. Какой револьвер хотите выкупить, папаша?
— Как это? — спросил он.
— Сколько при вас денег? — спросил первый. Минк достал газетный сверток из нагрудного кармана, вынул бумажку в десять долларов, развернул ее. — И это все, что у вас есть?
— Вы мне сначала револьвер покажите, — сказал он.
— За десять долларов вам его не купить, дедушка, — сказал первый. — Поройтесь-ка в других карманах.
— Погоди, — сказал второй. — Может, тот, что он хочет выкупить, лежит в моем личном запасе… — Он нагнулся и пошарил под прилавком.
— Это мысль, — сказал первый. — Ежели для него что найдется в твоем личном запасе, ему и разрешение не понадобится. — Второй вынул из-под прилавка и положил перед собой какой-то предмет.
Минк спокойно посмотрел на этот предмет.
— Похоже на ящерку, — сказал он. И верно: курносый, со срезанным дулом, раздутым барабаном, весь заржавленный, с кривой рукояткой и плоским, как рыльце, курком, он действительно был похож на окаменелые останки какой-то мелкой допотопной ящерицы.
— Какие глупости! — сказал первый. — Да это же настоящий специальный бульдог для сыщиков, сорок первого калибра, лучшей самозащиты вам и не найти. Вам же он нужен для самозащиты, верно? Потому что если он вам для чего другого нужен, если вы хотите взять его с собой в Арканзас и там из него стрелять людей, грабить, так закон этого не потерпит. За это даже в Арканзасе в тюрьму сажают. Даже там у вас, в Миссисипи, это не разрешается.
— Вот именно, — сказал Минк. — Мне для самозащиты. — Он положил десятку на прилавок, взял револьвер, взвел курок и посмотрел дуло на свет. — А грязи в нем сколько! — сказал он.
— А как же вы тогда насквозь видите? — сказал первый. — Что, по-вашему, пуля сорок первого калибра не пройдет через дырку, когда в нее насквозь видать? — Минк опустил револьвер. И уже стал его закрывать, когда вдруг увидел, что десятка исчезла.