Кость от костей

«Но я не перестану надеяться, что это все-таки был Уильям, – подумала Мэтти. – Это может быть его сердце. Нельзя исключать такую возможность. Он стоял у окна и требовал, чтобы я открыла дверь; может, тогда-то зверь и вырезал ему сердце острыми, как бритва, когтями. Надеюсь, все так и было».

– Зачем ему вырывать кому-то сердце? – пробормотал Си Пи. – Зачем? Это бессмысленно.

– Это… предупреждение, – отвечала Мэтти. – Еще одно.

– Животные так себя не ведут, – заявил Си Пи. – Они убивают и тут же съедают добычу. А не расчленяют ее на куски и не раскладывают по кучкам.

Луч фонарика по-прежнему высвечивал сердце на столе. Си Пи не мог оторвать от него глаз.

– Когда мы были в пещере, мне это показалось странным. Странным, но интересным. Теперь же мне совсем не интересно стать одним из тех, кого рассортируют по кучкам.

Его голос теперь звучал отстраненно и глухо, словно он мысленно отдалялся от всего происходящего – от Мэтти, хижины и сердца.

Мэтти долго не думала. Она схватила сердце и выбросила его в окно. Сердце, хлюпнув, упало в снег.

На миг Мэтти показалось, что с улицы должен последовать ответ – или зверь снова бросится к окну, или Уильям появится из-за деревьев. Но ничего не произошло: лишь качались деревья, дул холодный ветер и ночная тьма давила со всех сторон.

– Зачем ты это сделала? – спросил Си Пи.

Парень разозлился и помахал фонариком у ее лица, но Мэтти впервые была рада услышать, что он злится. Значит, он снова стал собой. Мэтти испугалась, услышав, как глухо зазвучал его голос; ей показалось, что он отдаляется, уплывает, оставляя ее одну. Одна она ничего не сможет. Она нуждалась в нем.

– Нам… оно… не нужно, – пробормотала Мэтти.

Ей хотелось сказать больше, объяснить, что ему или Гриффину не будет никакой пользы от этого сердца, что, если оно будет находиться с ними в комнате, они только сильнее испугаются и расстроятся, но больное горло не позволяло произнести так много слов. Боль обострилась и стала совсем ужасной, пожалуй, даже хуже, чем когда Уильям ее душил.

Си Пи не ответил. Он лишь стоял на прежнем месте, и Мэтти не знала, о чем он думает. Это пугало ее больше, чем гнев. За краткое время их знакомства Си Пи никогда не скрывал своих чувств.

Мэтти отыскала спички. На каминной полке стояли металлические подсвечники; она установила в них свечи и зажгла сначала их.

Си Пи стоял на месте, не смотрел на нее и, кажется, вообще не замечал ничего вокруг. Гнев его вспыхнул и утих, а сознание, казалось, перенеслось туда, где ему не приходилось думать о друге и о том, что монстр, возможно, вырвал ему сердце.

Он перенесся туда, где ему ничего не грозит, где не надо думать о том, что случилось. Эти признаки мне знакомы.

Мэтти и сама много раз использовала эту тактику, чтобы не чувствовать боли, которую причинял ей Уильям. Проблема заключалась в том, что она не могла оставаться в том месте, куда уводило ее сознание. Ей всегда приходилось возвращаться в реальный мир, к боли, которую Уильям оставлял после себя. И она знала, что, когда Си Пи вернется в реальный мир, его друга по-прежнему не будет в живых, они так и продолжат сидеть в хижине в ловушке, а под дверью их все еще будет ждать монстр.

Поскольку заколотить окно было нечем, Мэтти взяла одно из толстых домотканых покрывал и в несколько раз его сложила. Встала на стул и вскарабкалась на стол, опустилась на колени перед окном и аккуратно заткнула покрывало в щели рамы, намотав верхний край на карниз, чтобы оно держалось. По бокам все равно пробивался сквозняк, но теперь холодный воздух не лился в комнату сплошным потоком. И монстр (или монстры) не могли заглянуть в хижину.

Мэтти слезла со стола. Дров в хижине осталось много: Уильям рассчитывал, что она весь день будет дома. Мэтти бросила деревяшки в очаг, зажгла лучину и почувствовала себя очень смелой и отважной, ведь ей разрешалось разводить огонь только под присмотром Уильяма.