– Уильям! – захрипела Мэтти и заколотила в дверь кулаком, но крики ее были тихими, слабыми – как и удары кулаков.
Слишком сильно муж сжал ее горло, когда душил; она не могла закричать, хотя и очень хотела.
– Уильям! – снова прохрипела Мэтти и застучала в дверь обеими руками.
Задвижка дребезжала, но дверь не поддавалась.
Со всей оставшейся силой Мэтти ударилась телом о дверь, выкрикивая имя мужа и все время думая: да как он мог? Как мог запереть дверь и бросить ее здесь?
Спал Уильям крепко и, возможно, не слышал, как Мэтти стучит, но она должна была его разбудить. Если не разбудит, придется ей всю ночь провести на поляне, а зверь рано или поздно выйдет из-за деревьев. Он не будет терпеть вечно.
А когда выйдет, разорвет ее, разберет по косточкам и подвесит на дереве вдоль тропы, ведущей в его пещеру. Утром Уильям найдет лишь алое пятно на снегу.
И почему она думает об этой лисице, когда ей самой грозит смертельная опасность?
– Уильям, – еще раз позвала Мэтти. – Прошу, проснись. Прости меня. Пожалуйста, прости! Впусти меня!
Ей показалось, что в хижине кто-то шевельнулся: скрипнула половица, зашуршала ткань.
– Пожалуйста, Уильям! Я буду хорошей, обещаю, я все сделаю, что ты скажешь, просто впусти меня! Тут чудище, этот зверь, он пришел за мной. Прошу, прошу, впусти меня в дом!
Мэтти пыталась царапать дверь руками в варежках; колени подкосились, она упала вниз.
– Пожалуйста, – прошептала она. – Пожалуйста, пожалуйста.
Снова скрипнула половица. Мэтти вдруг отчетливо поняла, что Уильям стоит по ту сторону двери, что он не спит.
– Уильям, – пролепетала она, но не могла больше кричать и даже пытаться кричать. Она даже не поняла, произнесла ли его имя вслух.
Скрип раздался снова. Муж решал, заслужила ли она просидеть под дверью всю ночь за то, что опоздала.
Мэтти знала это с той же определенностью, как знала, что солнце встает по утрам. Он решил проучить ее и наверняка не поверил, когда она сказала, что за ней гонится зверь.