Осталось только матовое металлическое пространство. На потолочных экранах не земное небо, а чистое полотно. Ковер из зелёной травы с тропинками и маминой секвойей заменили на стеклянный мерцающий пол. Кафетерий со шкафами, заполненными едой, и стеной из микроволновок пуст.
Кроме нескольких столов и белых колонн, в главном зале тоже ничего нет.
Из-за того, что всё убрали, зал кажется в два раза больше. К горлу подступает комок.
В другой жизни, если бы взрослые не спали, мы бы бегали и играли, и плавали, и смотрели фильмы, пока на Сагане строили поселение. У меня немеют ноги, и я останавливаюсь.
Сзади на меня натыкается Рыжий.
– Зетта-один?
Он хлопает меня по плечу, и я тороплюсь догнать Канцлера.
Вижу, как внизу мелькают призрачные, похожие на креветок члены Коллектива. Они бродят по пустому залу.
На потолке ярко-зелёным цветом начинает мигать слово «гармония». Поначалу мне кажется, что это плод моего воображения, но потом его сменяет «единодушие» в фиолетовых тонах.
Канцлер Нила ведёт нас к одному из стеклянных лифтов. Она входит первой и оборачивается к нам. Пока мы спускаемся, я смотрю мимо неё на противоположную часть корабля, где, как я знаю, в капсулах спят родители. Мне так хочется подойти к ним и к Хавьеру, где бы он ни был, но сейчас это невозможно. Чтобы не заплакать, стараюсь ровно дышать, как учили на уроках физкультуры, показывая приёмы йоги. Они всё разрушили. Всё, что с таким трудом создавали люди. Как только рука поднялась на прекрасное? Разве это делали не для них?
Мы выходим из лифта, и мужчина с большим двойным кренделем волос на макушке показывает на нас, как на диковинки из кунсткамеры. Вместе с ним в большой зал входят другие, похожие на Канцлера Нилу, Брика и Вокси со светлыми косичками на черепе. Под кожей видны все сосуды, словно карта рек. Те же скулы. И полные губы.
А я вспоминаю разные цвета кожи ученых, пассажиров, дежурных, севших на корабль в первый день. Смотрю на свою смуглую кожу с веснушками. Что же они с собой сделали?
Первый мужчина жадно впивается зубами в коричневато-зелёную булку и потягивает бледную жидкость. Благодаря урокам естествознания и страсти мисс Кантор к домашним заданиям я знаю всё об очищенной моче. Надеюсь, они не придумали способ… Я так упорно всех разглядываю, что не замечаю рядом с Канцлером парня едва ли старше меня. Он держит передо мной поднос. Его лицо напоминает мне мальчишку из нашей школы – Коула Стеда. Как и Коул, он избегает смотреть людям в глаза и, вероятно, знает о моём существовании только потому, что я стою перед ним в очереди за обедом. На подносе аккуратно выстроились те же маленькие коричневые квадратики и чашки с жёлтым напитком. Рыжий и Зетта-четыре уже жуют что-то, похожее на прессованный квадрат чернослива, запивая напитком из чашек.
Мальчик подталкивает поднос ко мне. Всё во мне противится незнакомой пище, но я голодная. Ещё бы! Не ела лет четыреста.
– Что-нибудь не так, Зетта-один? – спрашивает Нила.
Я думаю о Суме: если меня вернут в стазис, я не смогу найти семью. Вроде с Рыжим и Зеттой-четыре всё в порядке. Я хватаю с подноса квадратный кусочек биобулки и быстро засовываю в рот. Если бы у капусты, сена, чернослива и уксуса был ребёнок, вкусом он наверняка напоминал бы биохлеб. Нила наблюдает за мной, и мне интересно, видит ли она ложь.
– Мм, – бормочу я.
Она кивает.
– Сюда мы приходим, чтобы получить пищу на целый день.
Я старательно жую булку, чтобы получилась пастообразная масса. Парень, похожий на Коула, вздыхает и поворачивает поднос: чашки с напитками стоят у меня перед глазами. Я беру одну с загадочной жёлтой жидкостью и смотрю на неё. Надеюсь, это не похоже на вчерашний зелёный «тоник».