Кошкин это лишь предполагал, разумеется – после весьма красноречивого рассказа гувернантки Мишиной. И, кажется, угадал. Соболев бросил на него резкий, неожиданно серьезный взгляд и явно сдержал рассеянный вопрос: «Откуда вы знаете?».
Вместо этого снова опустился на стул, тяжко вздохнул и признался:
– Конечно, это стало ударом… еще каким! С ног сбивающим! Я даже разозлился тогда на мать, право слово… Я-то надеялся, что хоть после ее смерти все станет на свои места… то есть, что матушка отпишет мне причитающуюся по праву долю. Ведь все эти средства, Степан Егорович, на которые существует банк Соболевых – эта средства Бернштейнов. Матушкины средства, не отца! Батюшка мой, Василий Николаевич, человеком был честным, я любил его ей-богу! Но брак его был выгоден ему в первую очередь, а не Бернштейнам. Он и приданое солидное получил, и связи, и должность. И надеялся, разумеется, что, когда Яков Бернштейн упокоится, то доля от бизнеса ему достанется. Хотя бы треть. Но нет, Яков Бернштейн был человеком мудрым и справедливым: трое детей у него было – на троих он наследство и поделил. Матушке треть досталось – не моему отцу. А со смертью ее братьев да племянников, она так и вовсе стала хозяйкой всего… Не считая малолетних детишек, Люси да Пети. Номинальной хозяйкой, конечно: в банке-то матушка и не бывала ни разу за всю жизнь. И все же хозяйкой. Яков Бернштейн поступил по справедливости – я ожидал, что и матушка, когда ее время придет, поступит так же. Поделит наследство между всеми детьми. А она… А ведь Денис ей даже не родной сын!
Николай Соболев выкрикнул это нервно, исподволь – и, кажется, тотчас пожалел, притих.
Для Кошкина сказанное о старшем Соболеве не то чтоб стало большой новостью: по возрасту тот вряд ли годился в сыновья Алле Соболевой, которой на момент смерти было едва за сорок пять. И все же громко и вслух это сказано было впервые. По-видимому, афишировать отсутствие кровного родства с Аллой Соболевой не хотел именно Денис Васильевич. И, кажется, из-за этого самого завещания.
– Я не должен был вам этого говорить, – тут же опомнился Соболев, – это мелко, недостойно… но Денис – сын от первого брака отца, его мать умерла давным-давно, кажется, он ее и не знал толком.
Про себя Кошкин отметил, что нужно непременно выяснить обстоятельства смерти первой жены Василия Соболева. И всем сердцем понадеялся, что хотя бы в том случае была естественная смерть. Вереница жестоких убийств, так или иначе связанных с семейством Соболевых, всякий раз улучшающих их, Соболевых, финансовое положение, и без того уже превысила все нормы случайности. Но подозревать в чем-то Дениса Соболева или его умершего отца Кошкину не хотелось, безумно не хотелось.
Но, похоже, все к этому шло…
– И все-таки Денис Васильевич называл свою мачеху матушкой, – отгоняя дурные мысли и будто бы задумчиво произнес Кошкин. – Даже сейчас, после ее смерти, он ее так называет. Должно быть, он был к ней привязан, как сын?
– Да бог его знает, Дениса, к кому он привязан, а к кому нет! – отмахнулся, не раздумывая ни минуты, младший Соболев. – Она всего-то на семь лет его старше – какой там сын! Но он, конечно, с ней ласков был, обходителен, внимателен. Даже день рождения ее всегда помнил, подлец!
– А вы, стало быть, не помнили? – сдержал усмешку Кошкин.
– Помнил, разумеется! В ноябре… пятнадцатого, что ли.
Из документов Кошкин знал, что Соболева родилась в октябре, и не пятнадцатого, а семнадцатого. Но разочаровывать и без того горюющего сына, конечно, не стал.
– Матушке все это было приятно! – горячился, меж тем, Соболев. – Вот она его и выделяла, слушала, умником большим считала. Если что надумает, то первым делом с ним советовалась – не со мной, и даже не с Сашей, потому как Сашка никогда ничего толком не посоветует, слово сказать боится… Умом-то я понимаю, отчего матушка все Денису отписала. Потому что он, видите ли, надежный. Мол, деньги все не прогуляет, как я, и кошачьему приюту не отпишет, как Саша. Да только все равно несправедливо это, Степан Егорович, несправедливо!.. Будь у меня деньги – хоть немного, хоть начальный капитал, как у деда когда-то – то я б виноделием занялся всерьез! Я бы и насовсем в Крым перебрался, ей-богу. Там знаете климат какой? Не то что здесь… А может и женился бы, чем черт не шутит. Но Денис о виноторговле и слышать не хочет! Лишь содержание мне назначил – мелочь какую-то, чтоб с голоду не помер, и довольно! Лавочником меня зовет, едва разговор о виноделии заведу… будто это что-то обидное! Будто жена его не лавочница, а боярыня какая…
В дверь постучали – уже второй раз – и, увы, это сбило Соболева с мысли. Не то бы он что-то еще более интересное о своем семействе порассказал. А так он резко замолчал и, наверное, сам стал не рад, что разоткровенничался. Отвернулся к окну.
Кошкин, однако, сворачивать беседу пока не собирался, и визитеров игнорировал.
– Однако в том, что вашу матушку убил именно садовник Ганс Нурминен, вы с братом солидарны?
– Конечно! А кто, если не он? – совершенно искренне изумился тот. – Случайные грабители в дом бы не попали: дверь не взломана, а ключом открыта!
Кошкин согласился. И, немного успокоив бдительность младшего Соболева (которой и так было немного), перешел к самому деликатному вопросу:
– Николай Васильевич, как вы полагаете, знал ли ваш брат о завещании до смерти вашей матушки?
ebooksa