Саван алой розы

22
18
20
22
24
26
28
30

Это был молодой человек лет двадцати семи-двадцати восьми – возраст не то, чтобы юный, но Соболев выглядел как раз юнцом, с совершенно мальчишечьими повадками. Невысокого роста, худощавый, с непослушными черными кудрями, темными же глазами – и это, пожалуй, их единственное внешнее сходство с сестрой. Александра Васильевна отличалась грубоватым лицом с крупными чертами – а Николай Васильевич внешность имел, что называется, смазливую. И, насколько мог судить Кошкин, больше походил на мать. Да и характер несдержанный и импульсивный заполучил от нее в наследство.

– Уверяю, что мы ничуть вам не помешаем, господа: считайте, что нас вовсе здесь нет! – весело сообщил он первым делом. – Тоскую, видите ли, по матушке, а потому все не могу изжить в себе привычку навещать этот дом…

Сообщил все это Соболев на бегу, поскольку подталкивал в спину двух девиц в дальнюю комнату. Впихнул их внутрь, отловил третью и отправил туда же. Все не мог найти ключ, чтобы запереть их там, а они не унимались – выглядывали поочередно, смеялись и звали всех мужчин, вместе с сыщиками, к ним присоединиться. Слава богу, помог друг-товарищ Соболева: завалился в комнату с бутылями вина в обоих руках – и девицы больше не выглядывали.

– Ох… право, не вовремя вы, господа! – освободившись ото всех, Соболев, наконец, выдохнул свободней. – И все же я рад буду помочь!

Соболев осекся, поскольку в дверном проеме показалась ладная фигурка Елены Мишиной: гувернантка все-таки покинула экипаж, хоть Кошкин и просил ее пока что этого не делать.

– Елена Андреевна!..

Соболев глядел на нее так, как кролики глядят на удава. Даже голос резко осип. Неужто беспокоится, что гувернантка расскажет о его похождениях брату? Он спохватился:

– Право, как это все не вовремя… но вы не представляете, как я рад вам, Елена Андреевна! Мы столь редко видимся в последние месяцы, что я уж позабыл, какая вы… Позволите проводить вас в гостиную?

Но взгляд Мишиной… Кошкин даже посочувствовал Соболеву, поскольку такой взгляд убивает любого мужчину. Елена Андреевна смотрела на него, как на пустое место. В прямом смысле. Глядя сквозь него, игнорируя прямой его вопрос, она лишь холодно обратился к Кошкину:

– Степан Егорович, мне нужно знать, надолго ли мы здесь? Меня еще ждут дела, насколько вы помните.

– Да-да, мы постараемся закончить, как можно скорее… – стушевался и Кошкин.

Столь же холодно и горделиво Мишина удалилась.

– Хороша девка, черт возьми… – очень негромко, но с пылом сказал ей вслед Соболев. – Но холодная, как снег! Я ни отца, ни брата, так не боялся, как ее боюсь. Если б не Юлия, невестка моя, она б весь дом в ежовых рукавицах держала…

Он столь недвусмысленно пожирал взглядом удаляющуюся гувернантку, что Кошкину пришлось кашлянуть:

– Часто вы навещали этот дом после смерти матери, Николай Васильевич? – спросил Кошкин.

– Что? Ну, бывало… Но надолго никогда не задерживался.

– Однако в погреб вы, вероятно, спускались? – Кошкин кивнул на пару бутылей с вином, которые приятель Соболева позабыл на столике.

– Разве что в винный! В садовницкой не бывал ни разу, если вы об этом. – И вдруг он сделался серьезным, поднял на Кошкина взгляд, который по холодности мог сравняться со взглядом Мишиной. – Всем сердцем надеюсь, что этого… человека повесят как можно скорей. Скажите, вы ведь не для того приехали, чтобы отыскать ему оправдания?

Кошкин даже не сумел возразить, что как раз для этого они и приехали. Снова кашлянул неловко и спросил:

– Мы можем поговорить наедине в спокойном месте?