Впрочем, наверное лишь Кошкину этот вопрос казался деликатным. А Соболев, снова не подумав, запросто ответил:
– Не то слово знал! Поспорить готов, что он-то матушку и уговорил его составить да сам лично нотариуса к ней привез!
В дверь снова постучали, уже более настойчиво, и в этот раз даже послышался голос Воробьева:
– Степан Егорович, у вас все хорошо?
Выругавшись мысленно, Кошкин отворил дверь и, невесть как сдержавшись, ответил вполне ровным тоном:
– Да, у меня все хорошо. Как видите, я еще жив.
А про себя вспоминал, почему все-таки не подписал его рапорт, когда тот сам предлагал.
– Простите… – все-таки понял свою оплошность Воробьев. – Но здесь Александра Васильевна, и у нее срочный разговор – к вам.
Чуть дальше от двери и правда стояла сестра Соболева – с чуть растрепанными волосами, со сбившейся на бок шляпкой, с раскрасневшимся лицом и перепачканным в грязи подолом юбки. Неужто пешком шла от самого отчего дома? Зато глаза у нее горели как никогда – впервые, пожалуй, Кошкин видел ее такой.
– Что-то случилось? – насторожился он.
– Да! То есть нет, все, слава богу, хорошо, просто я узнала кое-что… это очень важно, прошу вас пойти со мной. Это близко, на Стародеревенском кладбище. Я поняла, что так взволновало маму тогда! Здравствуйте, Степан Егорович…
Только под конец разговора Соболева поняла, как нелепо все это выглядит. Раскраснелась еще больше, жалко улыбнулась и принялась приглаживать волосы.
* * *
Александра Соболева говорила много, путано, постоянно сбиваясь и краснея. А уж как увидела брата – едва ли заикаться не начала. И Николай Соболев сестре не обрадовался – оба они чувствовали неловкость и предпочитали друг от друга спрятаться. Чтобы хоть как-то привести девицу в чувства, Кошкин все-таки согласился отложить осмотр дома на потом и поехать с нею, куда она там зовет…
Гувернантка Мишина поехала с ними, не пожелала оставаться с Соболевым – оно и понятно. Но была мрачнее тучи, беспрестанно посматривала на часики и настойчиво просила поторопиться, когда сыщики с Александрой Васильевной сошли из экипажа у Благовещенской церкви.
И повела их девица Соболева прямиком на кладбище…
Место это было, прямо сказать, невеселое, особенно в такую погоду. Дорожка проложена лишь главная, все остальное – размытая дождем глина, в которой утопаешь местами чуть не по щиколотку. Понятно, где Соболева так перепачкалась. Но вела она уверенно, даже ожила в пути и снова стала разговорчивой. Только смущалась всякий раз, когда Воробьев, тот еще жук, как выяснилось, норовил придержать ее под локоток, чтобы он де не поскользнулась.
– Это здесь, Степан Егорович, недалеко… я дорогу хорошо запомнила, мне батюшка показал… – сбивчиво говорила Соболева, оборачиваясь к Кошкину. – Я в записях для вас все указала, что матушка в ноябрьских числах оставила эту фразу: «…в тот день в ноябре, у Благовещенской церкви, на Святом месте, у самых ворот, я увидала свой самый страшный кошмар, и опосля моя жизнь уж не была прежней…». Я дословно запомнила, Степан Егорович, так она мне в память врезалась… Ой! Спасибо, Кирилл Андреевич, я едва не упала… Так вот, я все время думала, что матушка увидела у ворот Гутмана. А нынче поняла, что нет. Она увидела похоронную процессию! Спасибо, Кирилл Андреевич, мне, право, неловко…
– И, вы полагаете, она узнала кого-то из этой процессии? – насторожился Кошкин.
– Да! Я все выспросила у батюшки, объяснила, сколь это важно… и он нашел в приходской книге запись. От 5 ноября 1893. В этот день и впрямь были похороны а после и отпевание…
ebooksa