Саван алой розы

22
18
20
22
24
26
28
30

– Не стоит злоупотреблять одеколоном, милый. Женщины страсть как не любят, когда на свиданиях мужчины пахнул лучше них.

– Я ужинаю в ресторане, но, разумеется, никаких женщин там не будет.

– Откуда ж мне знать? – едко выговорила Светлана. – В твои дела я не вмешиваюсь, а ты мужчина свободный. К тому же при должности и весьма видный. Уверена, девицы с тебя глаз не сводят.

Она подошла, убрала невидимую пылинку с его смокинга и встала рядом перед большим напольным зеркалом – будто проверяя, достаточно ли хорошо они смотрятся вместе.

Конечно, Светлана не ревновала его, она для этого слишком в себе уверена. Она лишь льстила его самолюбию, позволяя иногда одерживать реванш – ибо Кошкин-то ревновал ее каждую минуту.

И, хотя переживать этот реванш было приятно, Кошкин признался:

– Я ужинаю с Соболевым.

Светлана смутилась, отвела взгляд от их отражения в зеркале:

– С тем самым Соболевым? Ты в самом деле надеешься, что он нам поможет? Не хотелось бы мне, чтоб ты обсуждал нас с кем бы то ни было…

– Я не собирался обсуждать нас – скорее, разговор пойдет о Владимире Раскатове.

Кошкину было мучительно неприятно называть этого господина мужем Светланы, даже думать об этом было неприятно. Он осторожно коснулся ее щеки и вынудил все же посмотреть ему в глаза, потому как разговор сей был серьезным:

– Было бы чудесно, Светлана, если б ты помогла мне. К примеру, подсказала, были ли у Раскатова… кхм… близкие подруги? Ведь наверняка были?

– Нет, едва ли, Володя совсем не такой, – она поморщилась и снова отвернулась.

– У всех есть темная сторона. И этот твой Володя, не сомневаюсь, не такой плюшевый медвежонок, как тебе нравится думать. Что ж, раз ты ничего не знаешь, я сам покопаюсь в его биографии.

Светлана слабо мотнула головой:

– Не надо, прошу. Володя хороший человек. Не хочу, не желаю делать ему больней, чем уже сделала. Право, Степа, мне нравится все, как есть сейчас.

Может и так, но то, что есть сейчас, не нравилось Кошкину. Ему хотелось большего. Хотелось носить обручальное кольцо на пальце, называть Светлану своею с полным на то правом, хотелось проводить с нею дни и вечера не только дома, тайком, но и в театрах, в ресторанах, в парках. Идти с нею под руку и не ждать насмешку и осуждение в каждом встречном взгляде. Именно этого страстно желал Кошкин. И его обижало, что Светлане это все как будто совершенно не интересно.

– Что ж, тебе придется сделать больно или ему, или мне. По-другому не выйдет, милая, – терпеливо стал объяснять Кошкин. – И, поверь, если уж разбивать сердце, то лучше ударить сильно, но ударить один раз. А не по кусочку живой плоти сжигать на протяжении лет. Надо сделать так, чтоб он понял – отныне ты не с ним. Видишь ведь, пока ты мучаешься от жалости к нему и своей нерешительности, он все еще на что-то надеется.

– Да, но…

Господи, она ведь в самом деле его жалеет! Осознание этого вдруг взбесило Кошкина. Он перебил: