В изумлении я выдохнула:
– Это он? Эрендин?
Я вскинула взгляд на Кинна, но тут же опустила глаза, смущенная тем, как близко он теперь сидел.
– Да, эрендин. Ты видишь его силу?
Ящик под Кинном скрипнул, выдавая его нетерпение, а меня словно окатило холодной водой. Мне захотелось сбежать туда, где я могла спокойно прятаться за своей ложью. Но, выдохнув, я проговорила:
– Нет, я ничего не вижу.
Сказала – и словно шагнула в пустоту сгоревшего колодца.
Кинн отозвался:
– И ты тоже! Я так и думал, что он странный.
Я подняла на него недоумевающий взгляд. Его дымчато-серые глаза смотрели на меня серьезно.
– Я тоже не вижу его силу, как бы ни пытался. Такое ужасное ощущение, чувствую себя слепым. Но раз и ты ничего не видишь, значит, дело не во мне, а в нем, в эрендине. Не представляю, как твой отец пробудил тот камень.
Вот она, возможность отсрочить признание – списать всё на странные свойства эрендина. Но сколько можно скрывать правду?
Убрав эрендин в мешочек, я осторожно вернула его Кинну, так, чтобы наши руки не соприкоснулись, и сказала:
– Кинн, у меня тоже есть свои тайны. Целых две. Об одной знают очень немногие, о другой не знает никто.
В его глазах мелькнуло беспокойство, которое он постарался скрыть за улыбкой.
– Ты умеешь заинтриговать.
Но я не улыбнулась в ответ. Если я всё ему расскажу, назад дороги не будет. Изо всех сил я вцепилась в край накидки и, собравшись с духом, проговорила, не поднимая глаз:
– Ты сказал, что чувствуешь себя слепым, пытаясь увидеть силу эрендина… А я так чувствую себя всегда.
– В каком смысле? Что значит «всегда»?
– У меня нет дара камневидения. Он так и не проявился.