– Море, – выдохнул Кинн.
Мы стали спускаться, и постепенно море скрылось за холмами, но еще какое-то время в душе сохранялось странное щемящее волнение. Забыв о голоде и усталости, мы ускорили шаг. А когда добрались до широкого перекрестка, где по левой стороне белели стены храма, мы, не сговариваясь, остановились.
– Кинн… мы не успеваем.
С каждой минутой сумерки становились всё гуще и гуще. Теней еще не было слышно, но мы и так понимали, что ни до какого поселения не дойдем.
Кинн тихо спросил:
– Зайдем в храм?
Я кивнула. Судя по пыльным темным окнам, храм давно был пуст, но если умирать, то только там – в стенах, впитавших молитвы тысяч и тысяч людей, перед ликом самой Серры.
Мы подошли к лестнице, ведущей к южным вратам храма, как вдруг нас остановил знакомый голос:
– Не так быстро.
Мы замерли, и сверху из-за колонны вышел Хейрон. Даже в гаснущем свете дня были видны следы крови на его лице и волосах.
Я судорожно вдохнула, а Кинн только нахмурился и спросил:
– Где остальные?
Хейрон перевел на него тяжелый взгляд.
– Остальных больше нет. По крайней мере, никто за мной не последовал. – Спускаясь, он кивком указал на скованные руки Кинна: – Давай сниму обручи.
Я хотела сказать «Не подходи к нему», но язык меня не послушался.
Кинн выдержал взгляд Хейрона и, дождавшись, пока тот подойдет, протянул руки. Я задержала дыхание, однако Хейрон уверенным движением коснулся цирдов, расстегнул обручи и помог их снять.
Кинн пробормотал:
– Спасибо, – и, отступив на шаг, начал растирать затекшие запястья.
Хейрон же закрепил обручи на поясе, а потом, повернувшись, с размаху ударил Кинна в лицо. От испуга я вскрикнула. Второй удар пришелся Кинну в живот, и тот, охнув, согнулся пополам.
– Мразь! – яростно прокричал Хейрон. – Я велел тебе держаться от Виры подальше!