Изгнанники Зеннона

22
18
20
22
24
26
28
30

Тем временем судья Ульвен, не слушая возобновившихся возражений со стороны дяди и Хейрона, объявил:

– В соответствии с Законом приговор должен быть обнародован.

Я вздрогнула, представив, что меня заставят подняться наверх и объявят преступницей перед гостями, которые пришли на мою свадьбу.

– Но с учетом всех обстоятельств, – судья кивнул Утешителю, – мы готовы проявить снисхождение и повременим до тех пор, пока осужденные не покинут Храм.

Высокий Каратель велел подготовить повозки, и второй сразу же вышел, закрыв за собой дверь.

Это всё какое-то недоразумение. Сегодня день моей свадьбы, меня нельзя вот так изгнать.

Но, как оказалось, можно.

Я очнулась, когда кто-то бесцеремонно взял меня за руку. – Что вы?..

Еще один Каратель, зашедший вместе с коренастым, надел на мои запястья по широкому обручу с пластинкой из цирда. Обручи тут же схлопнулись. Я инстинктивно попыталась разжать руки, но тщетно. Цирды так сильно притянулись друг к другу, что, даже если бы у меня был дар, я бы не смогла их усыпить – их было никак не коснуться. Меня сковали, как преступницу.

Высокий Каратель обратился к своим подчиненным:

– Прошу сопроводить осужденных.

Кинна повели первым, меня следом. Едва держась на ногах, я прошла мимо судьи Ульвена, Утешителя Йенара, мимо Матери-Служительницы, которая, благословляя, возложила руку мне на голову, мимо сестры Аннеки, застывшей со слезами на глазах, мимо дяди в его белоснежной форме, мимо Неллы с поджатыми губами и мимо Хейрона, вставшего у самого выхода. Я сбилась с шага, чувствуя напряженный, горящий взгляд своего несостоявшегося мужа, но так и не остановилась.

Во мне не осталось слов.

Нас с Кинном вывели из нижнего храма, и меня ослепило майское солнце. Я не успела оглядеться, как нас посадили в разные повозки – колымаги с зарешеченными окошками и жесткими сиденьями – и повезли прочь.

Время перестало существовать. Я не могла смотреть ни в окошко, ни на Карателя напротив – только на свои скованные руки. Я уставилась на обручи в надежде, что они вот-вот исчезнут, как наваждение, но они продолжали впиваться в запястья всё больнее – особенно в левое, где у меня скрывался браслет. Мне стало дурно, я начала задыхаться, и тут наконец колымага сбавила ход, повернула и остановилась. Дверцу распахнули, впустив свежий воздух. Испытывая слабость, я едва не вывалилась, запутавшись в подоле, на мощеную площадку перед высоким зданием.

Перед Башней Изгнания.

Мне пришлось прикусить щеку, чтобы понять, что это не сон. Значит, это не ошибка, не ужасное недоразумение. Подспудно я ожидала, что нас доставят в пенитенциарий, где еще можно на что-то повлиять. Но, поскольку нас привезли в Башню, для нас с Кинном остался только один путь – через Врата Изгнания.

Я даже не попыталась посмотреть наверх, на остроконечную крышу Башни, опасаясь, что от этого еще сильнее закружится голова. Из соседней повозки выбрался Кинн. Не знаю, какой вид был у меня, но Кинн казался таким же, как обычно, разве что чуть бледнее. Увидев меня, он нахмурился и отвернулся.

В Башне было прохладно, несмотря на весеннее тепло. Меня провели на самый верх, под крышу. Комната, куда меня завела надзирательница, была довольно просторной, с простой деревянной кроватью и ширмой, за которой расположились отхожее место и небольшая жестяная ванна. Оконце в комнате было совсем крохотным, с толстым стеклом.

Перед уходом надзирательница сняла с меня обручи, и я выдохнула, растирая запястья. И только потом перевела взгляд на закрывшуюся дверь с решетчатым окошком.