Скоро и пассажир этот явился. На нем был морской бушлат, морская фуражка, но по тому, как ловко он спрыгнул в шлюпку, и без того можно было узнать в нем моряка.
— Это вы за собакой? — спросил я.
— Я, а что?
— Да ничего…
Мы разговорились. Пока четверо матросов с трудом выгребали против ветра, я узнал, что пассажир этот — рыбак с Диксона, что живет он на берегу, далеко от порта, и зимой, когда стоят льды, только на собаках и добирается до поселка.
— Упряжка у меня добрая, — сказал он, — да вот вожак стар. Хочу сменить. А здесь, говорят, хороши собаки.
Причалили мы неудачно: пришлось прыгать прямо в воду и брести к берегу. А на берегу уже ждали нас чьи-то псы, огромные, мохнатые, с густыми гривами. И морды у них были такие, что мы сразу увидали: эта вот поумнее, эта попроще, эта хитрющая, а эта веселая, но глупая совсем. И немножко боязно стало: вцепится вот такая дурочка, а за ней другие возьмут в клыки. Тут и ног не унесешь. А клыки у них громадные, острые.
Но они, конечно, не тронули нас. Только обнюхали, переглянулись между собой и, решив, должно быть, что мы народ неплохой, оставили в покое.
Матросы вместе со штурманом пошли в пекарню. Я полез на гору — там стоял ненецкий чум, а пассажир этот, даром что ночь, пошел стучать по окнам — спрашивать, не продаст ли кто собаку.
Впрочем, ночь-то была только на часах. А так и светло на небе. Солнце хоть и не высоко стояло, но выше берега и даже грело заметно. А на той стороне Енисея вставала над утесом огромная, круглая луна. И люди в поселке не все спали. Над домиками курились дымки, а на одном крыльце возились ребята.
В чуме тоже не спали. Старый ненец, пристроившись на высоких нартах, чинил оленью сбрую. Тут же, прямо на траве, ребята играли в школу и спорили о чем-то между собой. Я посидел с ними полчаса, поговорил и пошел не спеша к берегу.
А пассажир наш тем временем сторговал себе пса — огромного, черно-пегого красавца с веселой, добродушной мордой. Хозяин-ненец расхваливал собаку, а наш пассажир соглашался и на все похвалы одно отвечал:
— Да я вижу…
Потом мы все втроем пошли к берегу. Пес послушно побежал за нами, неслышно ступая по гальке широкими лапами. На берегу он понял, должно быть, что придется расстаться с прежним хозяином, загрустил и стал боком тереться об ноги ненца.
Тот потрепал его по загривку, и пес заскулил потихоньку. Тогда со всего берега стали сбегаться собаки. Сбежались, легли полукольцом, смотрят на Пегого, повизгивают.
И Пегий тоже потрется, потрется об ноги хозяина, посмотрит на друзей и взвизгнет тихонько.
Наш пассажир запустил руку в шерсть Пегому, почесал ему брюхо, тот глянул на нового хозяина, улыбнулся, но сейчас же опять заскулил.
Тут пришли матросы, принесли пахучий хлеб в мешках. Тогда ненец достал из кармана тонкий ремешок, завязал морду Пегому. А тот не зарычал, не огрызнулся даже. Покорно дал себя обезоружить, только молча, с укором посмотрел в глаза хозяину. И другие собаки тоже молчали, свесив на сторону языки, да иногда грозно лязгали огромными зубищами, отгоняя назойливых комаров.
Пришло время грузиться. Наш пассажир на поводке потянул Пегого за собой. Пес прыгнул в шлюпку, устроился под банкой и даже не посмотрел на берег. Только лапой все тер морду, будто утирал слезы. А на берегу собаки долго еще стояли, смотрели нам вслед и негромко поскуливали.
На теплоходе Пегого привязали на корме. Новый хозяин развязал ему морду, дал кусок сахару. Но Пегий сахар есть не стал. Он свернулся клубочком и спал, наверное, целые сутки, повизгивая и вздрагивая во сне.
ebooksa