Прошло минут двадцать — Ваня Власов поднял руку и первым сдал тетрадь. Потом Тоня Орлова, потом другие ребята, а Овчинников, как всегда, перед самым звонком положил тетрадь на стол и, не торопясь, вышел из класса.
А дома я раскрываю работы… и не поверите: у Власова в ответе в знаменателе вместо «а + в» стоит «а — в». Проверил. В решении все верно… Ошибкой, конечно, считать нельзя. Скорее описка, но описка существенная. Результат небрежности. А за небрежную работу не могу же я поставить пять. Ставлю четверку и представляю, какой это будет удар для Власова…
Утром раздал тетради… Вдруг после урока подходит Власов.
— Степан Павлович, — спрашивает, — а почему у меня четверка?
— Не помню, Ваня, — говорю я, — ну-ка, покажи.
Он подает мне тетрадь, раскрывает, и вижу: в знаменателе плюс…
— Прости, — говорю, — Ваня, я, вероятно, ошибся, — и тут же ставлю жирную пятерку. Ставлю, а сам чувствую, как краснею от обиды и от стыда…
А Ваня стоит, хочет улыбнуться, но губы у него дрогнули, и вместо улыбки получилась жалкая такая гримаска…
Весь день я ходил сам не свой. Такое было чувство, точно потерял близкого человека. Только не верилось, что это навсегда. Ведь мальчик-то хороший, неужели сам не поймет, что он сделал? Видно, и ему было не легко… Он как-то сразу завял, посерел… Или это казалось мне?
Как раз в этот день пришел и ответ из области. Нам дали третью путевку, и Власов все равно поехал бы со своей четверкой — теперь этот балл ничего не решал.
Но он-то не знал об этом. Наоборот, кто-то из ребят сказал, что едет Орлова и один из мальчиков. И тут, конечно, всем стало ясно, что пошлют Власова, как лучшего математика и лучшего рыбака… Я все ждал: вот сейчас подойдет. Но он до конца уроков даже и не взглянул на меня.
Домой я пошел в самом скверном настроении. Вышел из школы. Темно, снег скрипит под ногами. Вдруг слышу: кто-то сзади догоняет меня. Обернулся: Ваня Власов. Нам с ним не по дороге, но он зашагал рядом и спросил:
— Можно с вами, Степан Павлович?
— Пойдем, — говорю.
Прошли так молча с полкилометра. Я вижу — мучается мальчик. Вот этого самого мужества не хватает — сказать горькую правду. И так, знаете, захотелось помочь ему, подсказать, подтолкнуть. Но я удержался, и хорошо сделал, а то бы на всю жизнь осталось это пятно на его совести…
До самого дома он так и не сказал ни слова. А когда я уже отпер дверь и шагнул в сени, он вдруг взял меня за рукав и сказал как-то слишком даже спокойно:
— Степан Павлович, плюс я подставил… — сказал и заплакал, как маленький…
Степан Павлович подкинул веток в костер.
— Вот вам случай, — сказал он, помолчав. — Вот вам человек, так сказать. А чего в нем больше: мужества или малодушия — это решайте сами…
Костер затрещал, пламя взметнулось кверху, осветило черные стволы. Снова какая-то птица прокричала в камышах, и все умолкло. Мы развесили пологи и легли спать.
ebooksa