До этого мы ехали на первой передаче, а теперь, казалось, едва тащились. Внезапно слева в свете фар показался красный столб, обозначающий мост. Движение по мосту казалось более плавным по сравнению с дорогой, но здесь было скользко. Когда мы его переехали, солдат выдохнул.
– Это опасно, – объяснил он, – мосты заминированы. Я о том, что если занесет… Один из наших подорвался на такой мине, и мы даже найти его не смогли. Сейчас нужно будет пересечь еще один. – Машина проехала в каких-то сантиметрах от края моста.
Наш водитель, из гражданских, включил фары на полную; переезжать эти мосты в темноте он больше не собирался. Сосновый лес, черный и густой, выступал на фоне снега, на дороге поблескивал лед. Мы пересекли второй мост, и водитель вздохнул с облегчением, а солдат предложил мне сигарету. Следовавшая перед нами штабная машина, выкрашенная в мертвенно-белый цвет, – в этих местах он выполняет роль камуфляжа – дважды мигнула фарами, свернула за угол и внезапно помчалась по узкой дороге через открытое заснеженное поле. Мы последовали за ней – со включенными фарами и на более разумной скорости. Солдат что-то пробормотал, лес вновь окружил нас, и солдат заговорил с водителем вежливым тоном, будто вел светскую беседу. Тот быстро ответил. Я спросила, о чем они говорят. Финский – не тот язык, который можно освоить на месте за короткое время.
– Он говорит, – перевел водитель, – что не следовало мне включать фары, проезжая через то поле, или же гнать стоило быстрее. Там русские могли нас увидеть. Но еще он говорит, что они паршивые стрелки и пока ни разу не попали по дороге.
Наш солдат-проводник, лейтенант, носил серую меховую шапку и пальто, немного вычурное на вид, но на самом деле теплое и удобное, с каракулевым воротником и отделкой, а еще кожаные сапоги выше колен с загнутыми носками. Ему был двадцать один год, откликался он на прозвище Виски. Я понятия не имела, где мы и куда направляемся, потому что с момента выезда из Виипури[22] мы колесили по этим никак не обозначенным ледяным дорогам уже три часа.
Теперь Виски сказал остановиться, мы выгрузились из автомобиля и подошли к четырем штабным офицерам, вылезшим из машины, которая ехала впереди. Мы говорили шепотом. Вспышки освещали небо, словно молнии в летнюю грозу, а звук выпущенных финских снарядов был очень громким и глухим; там, куда они били, эхом откликались взрывы. Я целый час ждала, когда в ответ заговорят русские батареи, но они по-прежнему молчали.
Неподалеку от нас колонна солдат грузилась на небольшие сани, которые финны используют в качестве транспорта. В этих лесах и на этих дорогах сани – самое эффективное средство передвижения. Вереница солдат растянулась далеко в темноту. По моим подсчетам, это была рота из 150 человек, но я могла и ошибаться; большинство из них, одетые в белые комбинезоны поверх формы, были неотличимы от снега, а те, что были в темной одежде, сливались со стволами деревьев. Они передвигались быстро, в абсолютной тишине, и лишь иногда зарево от выстрелов освещало человека, наклонившегося поправить сапоги, или другого, хлопающего в ладоши, чтобы согреться.
Затем над колонной пронеслось четкое трескучее слово. Первым его произнес офицер во главе колонны, командовавший операцией; его повторил по цепочке каждый двадцатый, теперь оно звучало над дорогой как песня, и сани и люди тронулись с места.
– Вперед! – позвал голос из темноты.
– Вперед! – отозвались другие голоса.
Это была первая крупная ночная операция за всю войну. До позиций русских оставалось меньше семисот пятидесяти метров, и весь этот день их заманивали в ловушку. Финский полковник, отвечавший за этот участок фронта, считал, что к ним в руки попала целая русская дивизия. Передвигаясь в темноте, два батальона финских солдат должны были обойти русские войска и атаковать с их тыла, в то время как другие подразделения нанесут удар с фронта.
Мы смотрели, как они уходят, а затем услышали позади грохот машин и отступили в кюветы, чтобы освободить дорогу. Подъехали и остановились нагруженные боеприпасами грузовики, их фары горели, как кошачьи глаза. Видимо, прибывающие колонны снабжения невольно заблокировали дорогу.
Подошел офицер, которого я знала три часа, то есть он уже был, считай, старым другом, и сказал по-немецки:
– Садитесь в машину. Вам надо вернуться. Это верх глупости, и, кроме того, ваши машины мешают проезду. – Он что-то резко сказал Виски, тот засмеялся и взял меня под руку.
Офицер, который приказал нам вернуться, раньше был доцентом социологии в Университете Хельсинки. Его внимательное лицо покрывали морщины, он носил очки и относился к своим обязанностям очень серьезно. Мы вернулись тем же путем, следуя за почти невидимой белой штабной машиной. Мы ехали, клонясь к кювету, чтобы пропустить больше грузовиков, а за ними шли караваны саней снабжения и трое саней Красного Креста, служившие машинами скорой помощи. Мы подвезли Виски к обычной на первый взгляд сосне, однако на самом деле она указывала вход на поляну, где стояла его палатка. Позже мы медленно ехали рядом с ротой солдат, которые возвращались с фронта. Их легкие полевые орудия влекли за собой на повозках лошади, сани были нагружены велосипедами и лыжами, кавалеристы спали в седлах, в одной из повозок слабо дымила походная печь, а в двух больших грузовиках, прижавшись друг к другу, спали люди, темные и бесформенные.
Замерзшие до полусмерти и очень уставшие, мы добрались до разбомбленного Виипури в пять тридцать утра. Ровно сутки назад, тоже в пять тридцать утра, мы выехали из Хельсинки. Получается, для нас одновременно заканчивались день и ночь, но и без того все это было довольно странно.
В восемь часов, в начале прошлой ночи, мы прибыли в генеральный штаб Карельского фронта. Ставка располагалась в большом загородном поместье со множеством сараев, конюшен и пристроек. Мы нашли штаб, и нас провели в бальный зал с бледно-голубыми стенами, кружевными занавесками, хрустальными люстрами и роялем. Оттуда мы прошли в небольшой, но столь же элегантный салон, где стены были увешаны крупномасштабными картами, а единственной мебелью служил длинный стол. Вошел командующий – седой, стройный и застенчивый генерал, только что вернувшийся из поездки на фронт.
Разговор был дружеским, формальным и совершенно не информативным, как это всегда бывает с высшими армейскими чинами. Наконец я спросила, можем ли и мы попасть на фронт. Генерал сказал, что это невозможно: мне пришлось бы пройти восемь километров по лесам, где каждый сантиметр земли занят либо деревом, либо гранитным валуном, а между скалами и деревьями сплошь сугробы высотой до моей шеи. Я сказала по-французски, а адъютант перевел на финский, что у меня достаточно опыта, чтобы хотя бы попытаться пройти где угодно. Мне уже приходилось спорить с генералами, и я знала, что шансов выиграть в этой игре мало.
Насколько я поняла, никакого решения тогда не приняли, впрочем, офицеры быстро обменялись какими-то репликами на финском. Мы пожали руки генералу, и часовой повел нас через территорию поместья к перестроенной церкви, где подавали ужин. Накладывать еду можно было с приставного столика. На столе высились внушительные горы масла, здесь были макароны с сыром и мясом в сливочном соусе, хлеб всех сортов и множество кувшинов с молоком и лимонадом. Такой отличной едой кормят всю армию. А вот алкоголь запрещен для всех: офицеров, рядовых и даже пилотов – что говорит о дисциплине армии и отличном состоянии ее нервов. После ужина нам сказали садиться в наши машины. Я по-прежнему не знала, куда мы направляемся. Потребовалось два часа, чтобы проехать сорок километров. Мы остановились у фермерского дома и взяли проводника. Через несколько минут мы снова остановились и пошли за ним в лес, где чуть не налетели на большую круглую палатку. Войска, которые до этого в течение пяти дней вели партизанскую войну, выигрывая время для армии, чтобы она заняла свою нынешнюю позицию, сейчас расположились в этом лесу невидимым лагерем и наконец могли поспать.
Мы залезли в палатку, и двенадцать солдат проснулись от неожиданности. Все как один очень молодые – юноши, которые проходили обычную военную службу, но вместо учебной практики попали на войну. Большинство из них были родом из центральной Финляндии, фермерские сыновья. Их палатка оказалась самым теплым местом, в котором я была в тот день. Офицер, молодой человек с бакенбардами как у принца Альберта, говорил по-английски и переводил, когда они рассказывали, как остановили танки на расстоянии двадцати метров и как наступала русская пехота.
ebooksa