Мы хотели посетить Кантонский фронт – этот черный ход к Гонконгу и потенциально один из самых важных фронтов в Китае. Если японцам все же удастся продвинуться на север от Кантона[29], при том что они уже предприняли два масштабных наступления, они смогут рассечь свободный Китай на две части. А если китайцы отобьют и удержат Кантон, они смогут установить прямую линию сообщения с внешним миром. В этом случае откроется удобный путь снабжения Китая всей помощью, которую обещала Америка. При этом многие офицеры штаба Седьмой зоны никогда не спускались от Шаогуаня до линии фронта по реке Бэйцзян, и ни один иностранец не пересекал эту бездорожную часть Квантунской провинции. Генерал согласился отпустить нас, как только получится организовать транспорт. Для того чтобы добраться из Гонконга в Наньсюн в свободном Китае, потребовалось полтора часа лету, а чтобы вернуться прямо из Наньсюна в район, расположенный в ста двадцати километрах от Гонконга, – четыре дня пути.
Армия прислала за нами в «Свет Шаогуаня» грузовик. В Китае, чтобы управлять автомобилем, нужны два человека: водитель и механик. Механик поднимает капот, чтобы завести мотор, выскакивает, чтобы подложить деревянный брусок под задние колеса, когда вы начинаете скатываться назад по склону, и кричит на всех, кто загородил дорогу. Мы сидели вчетвером на переднем сиденье небольшого грузовика, аккумулятор лежал на полу рядом с коробкой переключения передач. У механика был туберкулез, и его сухой кашель ритмично смешивался с катаральными лающими звуками, которые издавал водитель – тот страдал всего лишь от сильнейшей простуды. В задней части грузовика они сложили багаж и разместили трех офицеров, сопровождавших нас, и нашу личную охрану из четырех худых и молчаливых солдат в выцветшей хлопковой форме. У наших телохранителей были винтовки, ручные гранаты и маузеры в деревянных кобурах. Все они: и телохранители, и солдаты – выглядели на двенадцать лет, хотя на самом деле, наверное, им было по девятнадцать.
Под дождем грязная дорога стала ярко-коричневой. Мы проезжали деревни с квадратными каменными башнями, в которых раньше крестьяне прятались от бандитов, но теперь эти укрепления не защитят от бомб. Мы проезжали серые рисовые поля, затопленные грязной водой, где босоногие мужчины пахали за серыми, почти лысыми буйволами. Здесь встречались красивые деревья, острые горы и заросли цветущего кустарника, похожего на жимолость. После двух часов привычной тряски мы попали на участок дороги, который, как они сказали, был не очень хорошим. Водитель вцепился в руль и зашелся в кашле. Мы держались одной рукой за лобовое стекло, а другой за крышу. Грузовик то еле проталкивался через грязь, то большими трясущимися прыжками перелетал из одной ямы в другую. Водитель и механик кашляли, плевались и что-то бормотали. Мы натерли ссадины на спинах и запыхались. Затем автомобиль скатился с холма и остановился на окраине деревни. За три часа мы проехали немногим больше пятидесяти километров, а дальше началось полное бездорожье, где не пройдет ни одна машина.
Следуя за носильщиками, мы спустились к грязному берегу реки. Мы устроились поудобнее на крыше моторной лодки, усевшись на багры и свернутые канаты. Это был почтенный двадцатичетырехфутовый катер «Chris-Craft», из которого каждые два часа приходилось откачивать воду, чтобы он не затонул. Обшивка прогнила настолько, что корпус катера можно было случайно пробить рукой, а каюта выглядела и пахла… так, как и следовало ожидать. Это была единственная моторная лодка на всей реке, принципиально отличавшаяся от прочих тем, что она хоть как-то передвигалась.
Загрузив все и всех на борт, мы отчалили, таща за собой лодку-сампан почти вдвое больше нашего катера. На этом сампане, отделенные друг от друга бамбуковыми перегородками, находились наша охрана, сопровождавшие нас три офицера и семья владельца сампана: двое мужчин, два мальчика, две женщины и новорожденный ребенок, который орал не переставая. Когда мать готовила еду, она привязывала ребенка к спине, и в таком положении у него получалось орать еще лучше.
Бэйцзян похож на Миссури: широкая илистая река с сильным течением. Вдоль высоких берегов растут бамбук, сосны и баньян, а от побережья, словно пальцы, тянутся песчаные отмели. И позади, и впереди возвышаются горы, гладкие и темно-синие в угасающем послеполуденном свете. Теперь по обеим сторонам реки показались прямые каменные скалы, похожие на столбы ворот. В десяти метрах над водой в скале высечена статуя Будды. В прошлом году японцы дошли до этих мест, пытаясь взять Шаогуань.
Сампаны c квадратными коричневыми залатанными парусами плыли вниз по течению, а другие, полностью загруженные, тянули или толкали баграми против течения. В Китае каждый второй человек либо склоняется под каким-нибудь большим грузом, подвешенным к шесту на плечах, либо тащит за собой или толкает другие непосильные тяжести. На берегу вереница мужчин, женщин и детей, похожих на темные, полные напряжения статуи, тянула за буксирный трос свой сампан и медленно тащила тяжелую баржу вперед. Они двигались под счет, и по реке разносились нарастающие и спадающие вопли. Бэйцзян – одна из трех водных магистралей на этом бездорожном фронте, и сампаны в китайской армии заменяют грузовики.
Лоцманом на моторной лодке был старик с редкой белой бородой и немногими сохранившимися желтыми зубами в черной вязаной шапочке и с бамбуковой трубкой. Он сидел, скрестив ноги, на высоком стуле у руля и палочками запихивал в рот рис, потом выпил миску супа, отрыгнул, чтобы показать, что еда была хороша, и плюнул в окно. Внук принес ему трубку. Его внук был крошечным загадочным мальчиком, похожим на китайскую версию Джеки Кугана из фильма «Малыш»: с такой же шапкой и таким же очаровательным, задумчивым лицом. Он спал на полке в маленьком, дьявольски смердящем переднем туалете, а когда не спал, бóльшую часть времени откачивал из лодки воду. Всю остальную работу на борту выполнял сын старика. Сейчас он сидел на корточках в кормовой части судна, рядом с жаровней, где на углях готовилась пища, и ел свой ужин, издавая громкие чавкающие и хлюпающие звуки, отрыгивая и плюясь, как принято в Китае. В этот момент буксировочный трос нашего сампана – веревка, пригодная разве что перевязывать посылки, – оборвался. В любом случае настало время ужина, хотя было четыре тридцать пополудни, поэтому сампан подтянули баграми, мы перелезли на его борт, сели на пол, сполоснули палочки в кипятке и приступили к первому за день приему пищи.
К шести часам стемнело, и охрана отправилась спать, а офицеры, раздевшись до кальсон, уютно свернулись на полу сампана. Мы вернулись на свежий воздух, забравшись на крышу моторной лодки. Наш корабль шел по реке без огней, и стоило спуститься беззвездной ночи, как «Chris-Craft» начал садиться на мель. Сын лоцмана стоял на носу и измерял глубину багром. Он нараспев обращался к лоцману по-китайски: «Полметра, метр, полметра», – и говорил непрерывно, пока лодка не царапала днищем по очередной отмели. Мы садились на мель пять раз, и в итоге все так перепуталось, что сампан оказался впереди нас. Целый час мы двигались исключительно по кругу. Лоцман сдался и подвел нас к берегу; мы бросили якорь посреди целого скопища сампанов, где нас тут же встретили шум, вонь и комары.
Утром мы проплыли еще пять часов, и путешествие вниз по реке закончилось. Прошли сутки с тех пор, как мы покинули «Свет Шаогуаня», а от фронта нас отделяли еще два дня пути и бесконечные дожди.
В Китае нет линий Мажино или Маннергейма – здесь эту роль выполняют горы. Кантонский фронт, что типично для этой войны, весь состоит из слабо укрепленных опорных пунктов в горах. Охраняют их пулеметчики. В случае атаки японцев эти передовые посты должны задерживать продвижение противника как можно дольше, пока с тыла подходят резервы для блокирования наступающих войск противника. Молниеносная атака в стиле блицкрига невозможна, поскольку механизированные части не в состоянии передвигаться по узким горным тропам. Однако у японцев есть самолеты, а у китайцев – нет.
За четырнадцать месяцев на этом фронте произошло тридцать боевых столкновений и два крупных наступления японцев. Китайская линия обороны, а точнее – разрозненные опорные пункты в горах, из которых она состоит, осталась на том же месте, где была после падения Кантона. Вообще в горах, когда вы смотрите на фронт, вы видите перед собой одну гору, большую, зеленую и безмолвную на фоне неба. Там японцы. Прямо напротив, через узкую долину, – другая гора. Ее удерживают китайцы. Фронт здесь вообще довольно спокойное место, если вы не участвуете в боевых действиях. Или не окажетесь в местной деревне, когда прилетят японцы и разбомбят ее. Но японцы нынче стараются экономить: бомбы и топливо тоже стоят денег.
Армии генералиссимуса Чан Кайши действуют в девяти военных зонах. Седьмая военная зона занимает территорию размером примерно с Бельгию, на которой проживают тридцать миллионов человек. Эту зону удерживают две армейские группы численностью около 150 000 человек. Связь на фронте между командующими армий, дивизий и полков поддерживается только c помощью полевых телефонов, ведь часто между их штабами больше дня пути. В китайской армии не бывает отпусков, поскольку у солдат нет практически никакой возможности доехать до дома в стране, где осталась одна железная дорога длиной в восемьсот километров и где не хватает ни грузовиков, ни бензина, ни автодорог. Поэтому армия иногда остается на позициях по два года, выстраивает там собственную жизнь.
В каждом полку есть собственный учебный плац, спортивная площадка, классы, читальные залы и казармы. Китайская армия проводит удивительно тщательную работу по практическому военному образованию командного состава. После каждого боевого столкновения младших офицеров снимают с боевой службы и отправляют на один или три месяца в учебный лагерь при дивизии. Вернувшись в свои полки, они инструктируют простых солдат. Армия постоянно учится на опыте и извлекает уроки из ошибок. Звучит это так, словно сельская местность здесь усеяна белыми каменными зданиями, где элегантные молодые люди в форме постигают военное искусство. На самом деле все здания штабов и школ сооружены из бамбука или глинобитного кирпича и штукатурки. Они по-спартански просты, строят их сами солдаты. Армейские здания и территория самые чистые и ухоженные из всех, что мы видели в Китае. То, чего этой армии не хватает в оснащении, она пытается восполнить за счет обучения и организации. Дисциплина прусская по своей строгости и эффективности; в результате у Китая есть армия в пять миллионов человек, которая хоть и не обута, зато неплохо умеет воевать.
Из всех государственных служб в армии платят меньше всего. По сути, тут платят меньше, чем где бы то ни было в Китае. Полковник (у которого за плечами, возможно, четырнадцать лет реального военного опыта: сначала против милитаристов[30], затем в долгой гражданской войне и, наконец, против японцев), выпускник Военной академии Вампу, основанной самим Чан Кайши, получает 150 китайских долларов[31] в месяц. В американских деньгах это семь долларов и двадцать пять центов, но в Китае инфляция, так что подобные сравнения ничего не значат. Однако пара кожаных туфель в Чунцине стоит 200 китайских долларов, а рис подорожал в семь раз по сравнению с довоенной ценой. Обычный солдат получает 4,50 китайских доллара в месяц (или двадцать три американских цента) и пособие на рис. Но пособие это составляет восемьдесят американских центов в месяц, так что солдат, который видит вокруг себя изобилие еды, не может купить достаточно, чтобы прокормиться. Носильщик-кули в месяц зарабатывает в два раза больше, чем полковник армии. Эта странная система недоплаты военным и трагический недостаток обеспечения раненых – два самых больших несчастья китайской армии. Разумеется, не считая общего и главного несчастья – войны.
Когда мы прибыли в штаб первой дивизии, нас встретили плакаты на английском языке, прикрепленные к бамбуковой сторожке и казармам, а также к глиняной стене генеральского штаба. Их красные буквы, расплывшиеся под дождем, гласили: «Добро пожаловать представителям справедливости и мира», «Все демократические нации, объединяйтесь, мы будем сопротивляться до победы». Была одна надпись, которая нас порядком озадачила: «Только демократия переживет цивилизацию». (Эти лозунги придумали и напечатали работники политотдела. Однажды из соседней деревни прибежал маленький человек, чтобы выяснить, куда мы направляемся дальше, чтобы они поторопились и успели перевезти и приколотить эти же плакаты на новом месте.) Мы стряхнули капли дождя с лица, поклонились и улыбнулись, благодаря за такой прием, а генерал, надевший в честь нашего прибытия белые хлопчатобумажные перчатки, отсалютовал в ответ. Ветер бился в стены дома и задувал в окна без стекол. Мы сели вокруг котелка с раскаленными углями, украдкой пытаясь высушить ботинки и штаны, а генерал в это время говорил.
Если коротко, то он сказал, что если Америка пришлет самолеты, оружие и деньги, то Китай сможет победить Японию в одиночку. Своей непрекращающейся кампанией по устрашению, проводимой в захваченных деревнях и городах, японцы довели этот слишком долго страдавший, здравомыслящий и мирный народ до свирепой ненависти. В китайских войсках не идет и речи о компромиссе или заключении мира. Несмотря на то что китайский солдат получает тысячу местных долларов за каждого захваченного живым японца – огромные деньги, – всех японских солдат, которые попадаются им на пути, солдаты немедленно расстреливают. Так они мстят за страдания своих соотечественников в деревнях, похожих на их собственные.
Ветер свирепствовал всю ночь, и было слишком холодно, чтобы спать, но утром небо прояснилось, и мы увидели на горизонте смутные очертания извилистой горной гряды. Мы пересекали высокий хребет. Прямо за мной ехал господин Ма, наш переводчик.
Господин Ма – маленький человек с огромными очками в роговой оправе, столь же огромным аппетитом, золотым сердцем, двумя дипломами американского университета и совершенно нулевым военным опытом. Сейчас он работает в политическом отделе Седьмой армейской зоны в Шаогуане и носит звание майора, которое, видимо, ему дали из вежливости.
– Господин Ма, – спросила я, – почему они сожгли ту гору? – указывая вперед на обугленный холм.
ebooksa